Вот они, в моих руках. Те самые колготки. Тёмно-серый цвет, мелкая сетка, кусочек белой нитки, которым стянута короткая стрелка. Под юбкой изъяна не видно. Дрожащими руками беру ножницы, собираюсь покромсать невесомое бельё.
Трясусь всем телом. По щекам солёные ручьи. Хочется кричать и резать. Кричать и резать! Хорошо, что дома никого, можно не прятаться от внутренней бури.
Бросаю взгляд на лезвия ножниц. Достаточно ли острые? Нужно было взять кухонные, с их помощью вмиг расправилась бы с этой сеткой.
Мешкаю, разглядывая сплетение нитей. Сейчас такие в моде? Что, если примерить?
Небрежно натягиваю колготы. Впору, хотя ноги достаточно худы. Не такие красивые, как у мамы. По сравнению с её округлыми икрами мои почти незаметны, но смотрится всё равно неплохо.
Ножницы скучают на тумбочке. Аккуратно снимаю колготки, складываю.
Те самые. С ними связаны радостные воспоминания, когда мама и папа были счастливы. Бережно прикасаюсь к сетке.
От счастья до лишения
Эти колготки папа подарил маме просто так. Не было праздника или особого случая, наверняка не было и лишних денег, но он умудрился достать эту красоту. Помню, как вошла в зал и застала родителей самыми счастливыми. Папа кружил маму, держа на руках, мама радостно что-то говорила, обнимая его за шею. На ней эти колготки. Уже с белой ниткой в области правого бедра. При первой же примерке зацепила сетку кольцом. Папа тут же исправил ситуацию, зашил повреждённое место. Наш папа всегда всё чинит.
Ведь это было всего год назад. Мне двенадцать лет, брату семь. Родители приняли нас в свой хоровод, закружили, заобнимали. В комнате царил невероятный вайб счастья, истинной любви.
Кажется, тогда Максимка нечаянно столкнул вазу с журнального столика. Откололась ручка. После папа приклеил её на место. Стала как новая. Наш папа всегда всё чинит. Все вещи. Вот только отношения с мамой наладить не смог.
Бесит, что наш папа такой добрый. Касательно нас с Максимом — это, конечно, хорошо, но почему он был таким мягким с мамой? Почему не проявил характер? Она ведь предала, буквально вытерла об него ноги.
Папа до последнего не хотел верить в то, что у мамы появился другой. А я? Я же гораздо раньше поняла, что что-то не так.
— Откуда? — спросила маму, увидев на ней цепочку с розовым сердечком. — В конторе подарили, — ответила она, пряча глаза.
Позже у мамы стало появляться всё больше новых вещей. Бижутерия, кошелёк, сумочка, украшенные стразами колготки. На упаковке с последними я разглядела надпись Gucci и сразу поняла, что вещь стоит гораздо дороже сетки, которую подарил папа.
На мои вопросы мама отвечала с раздражением. Выдавливала из себя скупое «купила» или «подарили». Она не просила молчать, но я понимала, что папе о своих догадках лучше не рассказывать.
Дальше события развивались отвратительно быстро. Родители стали ссориться. Мама упрекала папу, что он мало зарабатывает, что не может дать семье нормальную жизнь. Папа, помимо основной работы в сельском клубе, стал подрабатывать таксистом. Возил людей в город и реже бывал дома. Мама тоже задерживалась допоздна. Одевалась всё лучше, уже не стесняясь демонстрировать папе свои обновки. А однажды заявила, что её всё достало, и она хочет развестись.
Папа тогда очень старался что-то исправить. Взял креди́т, чтобы сделать в доме ремонт, лебезил перед мамой, дарил цветы… Всё без толку. Мама забросила огород, перестала ухаживать за домом и готовить еду.
Это было последней каплей. Папа оставил попытки ей угодить, а вместе с этим перестал бриться и улыбаться.
Когда оба родителя были дома, один их скандал перетекал в другой. Мы с Максимкой все больше пропадали у бабушки.
Помню ту страшную фразу, которую услышала, сидя однажды в своей комнате. Родители, как обычно, ругались, и мама закричала:
— Я ухожу от вас! Уезжаю с Антоном! Нужно, чтобы ты подписал развод.
Папа что-то говорил в ответ, а я не слышала. Крутила в голове мамины слова раз двадцать, пока не осознала: «от вас» означает, что мама бросает не только папу, но и нас с Максимкой.
И она уехала.
— В Омск укатила со своим лысым, — констатировала бабушка.
А мы остались в Андреевке.
Пришли, когда совсем не ждали
Август выдался сухим. Дождей почти не было, как и слёз на наших с Максимкой лицах. С чего плакать? Да, мы остались без мамы, но рядом были любящий отец и бабушка. Про маму в нашей семье предпочитали не говорить.
И всё-таки мне было больно. Больно и почему-то стыдно за произошедшее. Казалось, в том, что мама не осталась с нами, была моя вина. Ведь я никогда не отличалась чрезмерным послушанием. Регулярно спорила с родителями. Иногда даже огрызалась.
Максимка — дело другое. Тихий и покладистый мальчик. Он был привязан к маме больше моего. При любом удобном случае норовил обнять, прижаться или положить голову ей на плечо. Каково ему сейчас? Разговаривать с братом об этом я не решалась. Старалась лишь уделять ему больше времени. Играли в настолки, в мобильные игры, вместе помогали бабушке на огороде.
Как хорошо, что у нас была бабушка. После маминого ухода она практически переехала к нам. Оставалась ночевать, если папа задерживался на работе, готовила, помогала с уборкой и огородом.
И всё-таки мне не хватало мамы. Через неделю после её ухода к душевной боли прибавилась физическая. Я вдруг стала плохо себя чувствовать. Постоянные недомогания, усталость и головокружения. А ещё, психи. Я заводилась по любому поводу. Срывалась на брата, папу, даже на бабушку. Потом осознавала, что не права, просила прощения.
Самым противным было то, что близкие терпеливо относились к моим загонам. Я буквально читала в их глазах что-то типа: «Ну да, ты же осталась без матери. Что с тебя взять?»
Объяснение моему плохому самочувствию пришло в одну из ночей. Я проснулась от сильной боли внизу живота. С трудом осознала, где нахожусь, так как голова тоже болела. И поясница. В целом было ощущение, что я умираю.
Лёжа в позе эмбриона, хотела погладить живот, чтобы хоть как-то облегчить страдания. Рука скользнула по простыне и нащупала что-то влажное. Включив фонарик телефона, я обнаружила на постельном белье коричнево-красные пятна.
Начались. Я знала о том, как приходят месячные от подружек. У Насти кровь пошла ещё в одиннадцать, у Светы в прошлом году. Настала и моя очередь.
Раньше я этого ждала. Стремилась поскорее стать девушкой, повзрослеть, похвастаться девчонкам, что я теперь тоже, как они, уже не ребёнок.
После ухода мамы перестала ждать. Наверное, поэтому не распознала предшествующих симптомов.
Я лежала в грязной постели и вместо радости от свершившегося чувствовала полное бессилие и отвращение. Отвращение к собственному телу. А ведь раньше представляла этот момент как праздник, начало новой жизни. Я думала, как позову маму и, изображая испуг, расскажу ей о случившемся. Сама же в глубине души буду ликовать. Мама скажет, что всё это вполне нормально, поговорит со мной по душам, объяснит, что делать. Я буду удивляться, будто не знала всего этого от девчонок. Буду наслаждаться беседой, ведь мама будет говорить со мной, как с равной, как с настоящей взрослой девушкой. Возможно, даже подарит что-нибудь в знак моего нового статуса. Насте, например, родители купили платье…
Скрючившись от боли, я старалась не шевелиться. Судя по тому, что в комнате становилось светлее, близилось утро. Оставалось надеяться, что мне полегчает, отлежусь и смогу встать.
Выручила бабушка. Как хорошо, что у нас была бабушка! В ту ночь она ночевала в комнате Максима, через стенку от моей спальни.
Не знаю, что заставило бабулю заглянуть ко мне. Может, чутьё её большого сердца, а может, я издавала какие-то звуки. Но в самый нужный момент, когда уже полностью рассвело, родная фигура оказалась у моей кровати.
— Лерочка, ты чего?
— Началось, бабуль, — промямлила я, приподняв одеяло.
— Ох, моя ты хорошая… Живот болит?
— Всё болит, бабуль. Что-то совсем фигово.
— Ничего, ничего, Лерочка. Ты лежи. Сейчас принесу лекарство.
Я проглотила вручённую бабулей таблетку, запила водой и сразу почувствовала облегчение. Разумеется, обезболивающее не могло подействовать так быстро, скорее полегчало от бабушкиной заботы.
Несколько минут я лежала и слушала мягкие бабулины наставления. Она гладила меня по голове и приговаривала, что ничего страшного не произошло, что всё будет хорошо. Потом помогла встать и отвела в ванную. Пока я мылась, поменяла постель, а затем вручила мне сложенную во много раз тряпочку.
— Мы раньше такими пользовались, — сказала бабуля. — Положи пока. А к десяти я в аптеку сбе́гаю, прокладки куплю. Сейчас-то закрыто ещё.
Было видно, как она обеспокоена, как хочет мне помочь, и одновременно чувствовались её растерянность и некое смущение. Тема деликатная. О таком с дочерьми разговаривают мамы… Мне повезло, что у меня была бабушка.
Я вернулась в постель и пролежала до самого обеда. На какое-то время ко мне присоединился Максим. Видимо, бабуля сказала, что я приболела, и попросила развлечь сестру. Поиграли на телефонах в «Майнкрафт», но мне быстро наскучило, и Максим ушёл.
К часу в комнату зашёл папа.
— Привет, дорогая! Совсем взрослая стала! Как себя чувствуешь?
— Не айс, — с трудом выдавила я, смущаясь и сжимая губы. Стало ясно, что бабушка всё ему рассказала.
— Ты говори, если что-то нужно. Я же в ваших делах не совсем разбираюсь. — Спасибо, пап. Тебе и не надо. Бабуля уже всё решила, — сказала я веселее.
— Да, бабуля у нас молодец! Но и папка твой зря не сидел. Смотри вон, что принёс. Говорят, в такие дни вам нужно сладенькое.
Он вытащил из-за спины пакет и высыпал содержимое прямо на кровать. Это были шоколадки. Самые разные. Штук десять цветных упаковок. Среди них — плитка моей любимой «Милки».
От радости и неожиданности я онемела.
— Ого, — разбавил тишину вошедший Максим, — а со мной поделишься?
— Конечно, поделюсь, — опомнилась я, потеребив наклонившуюся над вкусняшками макушку. — Папуль, ты у меня самый лучший, — добавила в сторону отца задрожавшим голосом. От избытка чувств захотелось расплакаться. А может, это было следствие изменений в моём организме.
Тот самый Антон
К концу августа переживания о мамином поступке дополнились другими. Приближалась школа. Максиму уже купили всё необходимое. А я решила сэкономить, доносить прошлогодние вещи, которые ещё годно смотрелись. Оставалось обзавестись двумя новыми блузками, туфлями и кроссовками. Собирались заказать всё это местным продавцам.
Но тут объявилась мама.
Она написала мне сообщение. Спустя две недели после ухода. Две недели полного игнора. Я читала слова на экране и чувствовала в них поддельную непринуждённость.
Мама: Доченька, привет! Как ты там? Как дела у Максима? Совсем не было времени написать, пока обустраивались. Заехали с Антоном в новую квартиру, много дел, но понемногу заканчиваем.
Отвечать не хотелось. Особенно взбесило то, что она пишет про своего хахаля, как будто я с ним сто лет знакома или мне есть до него дело. Ещё и новой квартирой похвасталась. Молодец!
Пока размышляла, пришло ещё одно сообщение.
Мама: Вам же к школе пора готовиться. Давай заеду за вами, оденетесь здесь, в Омске.
Я уже хотела написать, что у нас все есть, что от неё нам ничего не надо, но в это время в комнату зашла бабушка.
— Ты чего такая? Привидение в своём телефоне увидела?
— Маму, бабуль. В Омск нас зовёт, к школе одеваться.
— Ох, ты, Господи… Нарисовалась красавица… Она и раньше тебе писала? — Нет, сегодня впервые.
— И сразу подкупить решила, — понизила тон бабушка. Было видно, что задумалась.
— Напишу, что у нас все есть, — желая вывести её из размышлений, сказала я.
— Подожди, Лер… Максимку, мы, конечно, с ней не отпустим, а тебе, может, стоит съездить? Мать всё-таки. Лучше нашего в шмотках разбирается. Да и лысый её явно не бедный. Пусть раскошеливается, а то от папкиной зарплаты там совсем крохи остались.
Я представила, как мы с мамой ходим по огромному ТРЦ, заглядываем в брендовые бутики, выбираем мне крутые шмотки. И правда, она же моя мама, почему не принять предложенную помощь? Не всё же папе на нас горбатиться!
— Даже не знаю, ба. А папа не будет против?
— Я с ним поговорю. Хотя может и заупрямиться.
— Напишу, что спрошу у папы и потом ей отвечу.
Бабуля кивнула и вышла, а я принялась писать ответ. Потратила на одно небольшое сообщение минут пятнадцать. Печатала и стирала. То поздороваться забыла, то посчитала, что обращаюсь слишком по-доброму, то, наоборот, чересчур грубо. В итоге отправила конкретное, не выражающее эмоций сообщение.
Лера: Привет. У нас всё хорошо. Максиму уже все купили к школе, мне нет. Посоветуюсь с папой. Если отпустит, могу поехать.
Ответ пришёл почти сразу.
Мама: Хорошо, дорогая! Может, возьмём Максима с собой? Хотя бы просто погулять, мороженку покушать?
Лера: Нет, Максим не поедет.
Мама: Хорошо, жду тогда твоего ответа. Лучше ехать в будни, чтобы меньше было народу.
Сомнительные бренды
Папа одобрил поездку. Сказал, что не против моего общения с мамой, хотя по нему было видно, что переживает.
Шопинг назначили на утро четверга. Я почти не спала ночью, прокручивала нашу с мамой встречу. Папе, наверное, тоже не спалось, так как вид с утра у него был не очень.
— Телефон с беззвучного отключила? — во второй раз спросил папа, когда мы увидели в окно подъезжающую Тойоту.
— Со звуком у меня! Не переживай, па.
— Держи всё время в кармане, если что, сразу звони.
— Хорошо. — Я приобняла отца на прощание, хотя мы оба знали, что вечером буду дома.
Путь от нашей калитки до машины казался несоразмерно длинным. Я старалась идти уверенно, смотрела преимущественно под ноги. Почти подойдя к авто, увидела, что дверь открывается, и выходит мама. Не совсем та мама, к которой я привыкла. На ней синий брючный костюм, туфли на шпильке, затемнённые очки, волосы собраны в элегантную причёску. Пахнуло чем-то сладко-цветочным.
— Лерочка! — Мама шагнула ко мне и обняла.
— Привет, — еле выдавила я, мысленно радуясь, что Максимка ещё спит и не видит происходящего даже через окно. Ему нарочно не сказали, что я встречаюсь с мамой.
— Садись скорее, — наигранно радостным голосом проговорила мама, указывая на заднюю дверь машины.
Я открыла дверцу и села.
— Привет! — послышалось с водительского сидения.
Подняв глаза, увидела в зеркале лысую голову с добродушной улыбкой и затемнёнными очками.
— Вот и моя Лерочка, — вклинилась мама.
— Антон, — представилась лысая голова, — приятно познакомиться.
— Здрасьте, будем знакомы, — ответила я одной фразой, стараясь держать каменное лицо.
Машина поехала. Мама начала говорить без умолку. Про погоду, про то, как хорошо, что выбрались в будний день. Я слушала отстранённо, лишь изредка кивая или отвечая на вопросы. Думала про Антона. В сидячем положении он казался каким-то маленьким. Неужели ниже мамы? Да ещё и лысый. Что мама в нём нашла? Голос, правда, приятный.
Когда Антон снял очки, я смогла рассмотреть его лицо. Не красавец, но и не страшный. Было ощущение, что верхняя часть его физиономии дисгармонирует с нижней: глаза — слегка прищуренные, с хитрецой, на правой брови — поперечный шрам; а в нижней части — большой рот с чувствительной улыбкой и широкий, слегка поросший рыжеватой щетиной подбородок.
Антон подмигнул мне в зеркале. Я тут же отвела взгляд. Старалась смотреть исключительно в окно, успокаивая себя тем, что очень скоро мы с мамой будем шопиться в бутиках типа ТВОЕ и O’STIN. Выберу себе интересные наряды. Улыбчивый же водитель непременно останется ждать в машине.
Размышления прервались, когда в поле зрения возникла рука Антона. Она поправила зеркало и вместо того, чтобы вернуться на руль, потянулась в мамину сторону. Опустилась. Из-за спинки сидения ничего не было видно, но я поняла, что лысый лапает мамины колени. Стало безумно противно. Неужели при мне нельзя просто ехать из пункта А в пункт Б, без лишних телодвижений?
Я не знала, куда деть глаза. Мама предательски замолчала. Как раз, когда её беззаботная болтовня пришлась бы кстати.
Спасительно запиликал телефон. Уведомление в школьном чате. Классуха звала на следующий день в школу, чтобы получить учебники. Я с облегчением и наигранным вниманием стала читать ответы одноклассников. Отправила и свой плюсик в знак того, что информация принята.
— Поменяемся? — нарушил тишину Антон.
Я невольно вздрогнула, подумав, что он обращается ко мне, подняла глаза на своих спутников.
— Ой, нет. Может, на обратном пути? Как ближе к Андреевке будем подъезжать. На трассе страшновато, — ответила мама.
Я не сразу поняла о чём речь. Вновь уткнулась в телефон. Тогда разговор продолжили.
— Зато быстро научишься, — нежно протянул лысый.
— Ну, так-то, я уже умею, — хихикнула мама.
— По документам ты — спец вождения, — смеясь, подчеркнул Антон.
— Всё твоими стараниями, дорого́й. Но по трассе не поеду пока, вдруг остановят.
— У меня знакомые в ГАИ, ты же знаешь. Уладят любой вопрос! Но дело, конечно, твоё, кис. Смотри сама.
До меня, наконец, дошло, что лысый предлагал маме вести машину. Также стало ясно, что весь этот разговор — мини-спектакль для меня, ведь пока мама жила с нами, у неё не было прав. Нашу повидавшую виды Ладу водил только папа. Ну а этот Антон, вероятно, купил маме права и теперь учит водить.
Меня никогда не укачивало в машине, но в тот момент подступила тошнота. Было безумно противно слушать их хвастульки. Особенно со стороны мамы. Лучше бы сидели молча, пусть даже его рука лежит на маминой коленке…
Я попыталась отвлечься, вновь подумать о предстоящем шопинге, но он уже не радовал. Хотелось поскорее вернуться домой, к папе, бабушке и брату. А эти голубки-выпендрёжники пусть едут куда хотят сами. Обойдусь без брендовых шмоток.
Чтобы успокоить внутреннее негодование, достала наушники и включила музыку. После нескольких композиций любимого рэпера Мота немного остыла.
Каково же было моё удивление, когда вместо сверкающего новизной и простором ТРЦ меня привезли к странному павильону с громким названием «Торговый город». В животе закрутило, в голове мелькнула мысль, что мы здесь временно, что лысый приехал сюда по своим делам, а позже обязательно отвезёт нас с мамой на встречу с брендами.
Однако ничего подобного мне не светило. «Торговый город» оказался небольшим крытым рынком, где даже не слышали про ТВОЕ или O’STIN. Шопиться предстояло среди бутиков с запчастями, бытовой химией и разной мелочёвкой. Вещи и обувь, которые мы смотрели, без сомнения, были палью.
Настроение, которого и так почти не было, окончательно потерялось, словно галерея фоток после полного сброса телефона. Когда я поняла, что Антон будет ходить вместе с нами, вообще захотелось выть. Сдержалась. Выбрала себе две простенькие белые блузки, сарафан по типу школьной формы и стала намекать маме, что остальное у меня есть.
Но внимательная родительница вспомнила про обувь.
— А туфли, Лера? Старые твои уже никакие.
— Ну да, можно. Ещё кроссовки нужны, — согласилась я, успокаивая себя, что скоро всё закончится.
Вместо туфель нашли лоферы. Я не особо выбирала, мерила, что предлагали, и готова была согласиться на любую пару, которая хорошо сидела на ногах. Антон же выбирал по цене. Расхваливал то, что подешевле. Даже продавцы смущённо улыбались, смотря на меня с сочувствием.
Подбор кроссовок дался сложнее. Мне сразу понравились чисто-белые на объёмной, но лёгкой подошве.
— Давно такие хотела, — держа в руке кроссовку своего размера, сказала я маме и уже собиралась мерить.
— Почём такие? — фыркнул Антон, обращаясь к продавщице.
— Четыре тысячи. Молодёжь их хорошо берёт сейчас, у вашей дочери отличный вкус, — радостно залопотала женщина.
— А эти? — игнорируя её лесть, поинтересовался лысый. Указал на неприметные кеды.
— Такие по две восемьсот, — не без удивления ответила продавщица, — но здесь качество, смотрите. — Она выхватила понравившуюся мне кроссовку и стала трясти перед лицами мамы и Антона.
— Знаем мы ваше качество, — буркнул лысый.
Мама посмотрела на меня, потом на него. Явно хотела что-то сказать. Но я сжала губы и направилась к выходу.
— Ещё посмотрим! — довольно изрёк Антон, поспешив за мной.
Дальше всё было как в тумане. Я с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться или не устроить скандал. Мерила, кивала, переходила из одного бутика в другой. Таких кроссовок, как те, что мне понравились, больше нигде не встретили. То, что примеряла, выглядело убого.
Когда обошли весь павильон, Антон заявил, что пора бы определиться и что-то купить.
— Лерочке те, за четыре тысячи понравились, — с наигранной лёгкостью в голосе сказала мама. Посмотрела на лысого как-то особенно нежно.
Антон немного скривился, но спорить не стал. Вернулись и купили. Сторговался, заплатив 3500 рублей.
Потом выбрали канцелярию, перекусили в небольшой столовой и отправились в обратный путь.
Мне купили необходимые вещи, пусть даже не брендовые. Однако никакой радости не чувствовалось. Всю дорогу я слушала Мота и пялилась в окно.
Когда Тойота Антона подъехала к нашему дому, лысый открыл багажник и вручил мне три пакета. При этом я точно помнила, что сегодняшние покупки уместились в два.
— Лерусь, здесь мои вещи, которые не ношу. Украшения и другое. Тебе как раз впору всё должно быть, — объяснила мама.
У меня не было сил возражать. Стерпела мамины скупые объятия и поспешила в дом. Синий пакет с наследством швырнула в дальний угол кладовки, два других плюхнула на пол своей комнаты. Села рядом и дала волю слезам. Хорошо, что дома никого не было. Папа на работе, а Максимку бабушка нарочно увела к себе.
Одна поспешная фраза
После поездки в Омск я почти не общалась с мамой. Она писала, даже звонила пару раз. Я не брала трубку, а на сообщения отвечала скупыми общими словами. Надеялась, что до мамы дойдёт, что я на неё обижена.
Когда началась школа, я даже немного воспрянула духом. Больше забот, больше общения, переживать, вроде как, некогда.
Второго сентября нам поставили четыре урока. Последний — английский язык. С этим предметом в нашем классе всегда были сложности. Из-за отсутствия учителей. То немка преподавала, пугая нас своим произношением, то приезжая училка была, из-за которой частенько отменяли занятия.
В этом году нам представили новую учительницу, Анну Викторовну, которая специально переехала в Андреевку, чтобы преподавать английский.
Уже на первом уроке Анна Викторовна дала задание написать небольшое эссе о своей семье. После чего каждый должен был рассказать написанное классу.
О семье писать несложно, все слова знакомые. Я быстро справилась с заданием. В общих чертах изложила на бумаге, что у меня дружная семья, что я её очень люблю. Немного рассказала о папе и брате, а маму упоминать не стала.
Учительница пригласила меня к доске в числе последних. Она уже не удивлялась корявому произношению английских слов, так как весь класс говорил не айс. Пару раз поправила меня, пару раз нахмурилась, но в основном одобрительно кивала.
Когда я закончила, Анна Викторовна спросила на английском:
— А твоя мама? Что расскажешь о ней?
Это застало врасплох. Вся школа знала, что мама нас бросила, и я не ожидала подобного вопроса.
Одноклассники притихли. Буравили меня взглядами, ожидая что отвечу. С особым интересом на меня смотрела Тая, дочь маминой подруги, тёти Вики.
Стало так обидно, будто учительница обозвала меня. В глубине души я понимала, что она, скорее всего, не знает о ситуации в нашей семье, но с другой, было ощущение, что этот вопрос мне задали специально. Хотели посмотреть на реакцию.
После небольшой паузы я решилась и выпалила:
— У меня нет мамы.
Сказала на русском, совсем забыв перевести.
— Хорошо, садись, — быстро ответила англичанка, тоже на русском, причём гораздо тише, чем говорила до этого. Неужели почувствовала вину?
Домой я шла с Настей и Светой. Подружки не спрашивали лишнего, и я постепенно расслабилась, погрузилась в беззаботные разговоры о нашем, девичьем.
Перед сном получила сообщение от мамы.
Мама: Привет. Как дела? Опять не будешь отвечать по полдня? Хотя чему я удивляюсь, ты же меня уже похоронила.
Не ответить на такое было нельзя. Но я долго собиралась с мыслями. Раздражал мамин тон, который ощущался даже через буквы на экране телефона.
Решила написать в её духе, даже здороваться не стала.
Лера: В каком смысле, похоронила?
Мама: В школе ты говоришь, что у тебя нет матери, как же ещё это понимать?
Я замешкалась. Понятно, что мама узнала всё через Таю. Как сразу об этом не подумала?
Первой мыслью было то, что нужно объяснить, как всё было: учительница застала своим вопросом врасплох, а я так ответила просто, чтобы она отстала. Но мама не ждала. Прислала сообщение.
Мама: Раз матери у тебя нет, мне, наверное, и писать не стоит?
Я не отвечала. Что здесь скажешь? Почувствовала небольшое облегчение, ведь мама перестанет докучать хвалебными рассказами про свою счастливую жизнь и про Антона. В то же время я понимала, что это конец, что сейчас по-настоящему теряю маму.
Одна поспешная фраза лишила меня надежды на дальнейшее нормальное общение.
От переживаний я суетливо смахнула переписку, развернула настройки телефона и кликнула «Выключить». Пусть мама думает, что мобильник сел.
Терпения хватило минут на пятнадцать. Потом я снова включила телефон и обнаружила в нём короткое сообщение.
Мама: Захочешь, напишешь сама.
Весь вечер я прорыдала в подушку, а ночью снилось, что мама удочерила Таю и забрала в Омск, они живут вместе с Антоном и выглядят очень счастливыми.
Хорошая учительница
Учёба постепенно стала раздражать. С каждым днём всё больше. Мой мозг отказывался понимать, почему бо́льшую часть своей жизни я должна делать то, чего совершенно не хочется. Сидеть на уроках, внимательно слушать, выполнять задания, потом до позднего вечера корпеть над домашкой.
Учителя загружали нас по полной. Складывалось впечатление, что каждый считал свой предмет единственным, будто дома нам предстоит готовить только геометрию или только биологию, и ничего другого. А у нас так-то было по шесть-семь уроков каждый день.
Сначала я старалась отвлекаться общением, потом вдруг потеряла интерес к одноклассникам. Подбешивали даже бывшие близкие подружки, ведь они то и дело хвалились, что сказала, подарила, посоветовала им мама. А у меня мамы не было.
На учёбу тоже стала забивать. В учителях видела одержимых своим предметом, желающих проверить меня на прочность. Я как могла транслировала независимость и уверенность в себе. Дерзила, пререкалась, отказывалась отвечать.
Особенно не сложилось с новой учительницей английского. Поставив меня в затруднительное положение уже на первом уроке, Анна Викторовна автоматически попала в своеобразный чёрный список. Я специально отвечала ей на русском, даже когда вполне могла справиться с построением английских предложений. Скатилась до троек и статуса проблемной ученицы. Наша классуха стала вызывать папу к завучу, а однажды даже устроила ему встречу с само́й англичанкой.
— Такая хорошая учительница! — придя с этой встречи, сказал папа. — Она готова заниматься с тобой дополнительно. Говорит, что девочка ты способная, но из-за того, что показываешь характер, страдает успеваемость!
— Очень хорошая! — съязвила я. — Задаёт бестактные личные вопросы, а потом хочет, чтобы я с ней любезничала. Хватает уроков! Не нужны мне её дополнительные занятия.
— Доча, в наше время важно знать английский! Хотя бы немного. Вот я в школе немецкий учил. Он мне особо не пригодился, а английский сейчас везде нужен. Надо подтянуть. Ты же у нас умница!
— Могу и по интернету английский учить. Без всяких её эссе и аудирований!
— Ты что? По интернету же нет живого общения. Да и никто тебе не скажет, правильно ли говоришь, правильно ли понимаешь. На уроках — дело другое. Притом, видно, что Анна Викторовна знающий педагог, да ещё и вежливый.
— С чего это ты решил, что она вежливая? Пап, ты меня не слышишь? Она спрашивала у меня насчёт мамы…
— Лерусь, она мне рассказала… — Папа опустил взгляд, подбирая слова. — И извинилась за тот случай. Она ведь только пришла в нашу школу. Откуда новенькой знать, что происходит в семьях учеников?
— Могла бы догадаться, что раз ученица молчит о маме, значит, так надо.
Эти слова дались непросто. Я выдавила их сквозь ком, постепенно подступающий к горлу.
Папа смягчился и сказал:
— Я понимаю, как сложно тебе без матери. Но ведь у тебя есть я. И бабушка, и братик. Мы не так плохо живём. Правда же?
Я напряжённо молчала, подозревая, что папа вот-вот пойдёт на уступки. Так и случилось.
— Можешь не ходить на дополнительные, если не хочешь, — раздобрился он. — Хотя стоило бы подумать, задержаться пару раз после уроков. Тем более бесплатно.
Я злобно зыркнула на папу. Он улыбнулся.
— Хорошо, хорошо. Я понял, что с дополнительными никак, но обещай, что на уроках будешь стараться. Предмет всё-таки важный и интересный…
— И учительница хорошая, — продолжила я с сарказмом.
— Ну чего ты, Лер?
— Пап, ну ладно, попытаюсь стараться на уроках, — пообещала я и сжала губы, чтобы избежать улыбки.
— Вот и умница! — Папа обнял меня. Из-за этого предательский ком подкатил снова.
Я игнорировала дополнительные уроки английского, но предмет немного подтянула. В третьей четверти вполне могла выйти четвёрка. Если постараться в четвёртой, выведут и годовую. Мне вполне светил утраченный статус ударницы.
Анна Викторовна нравилась моим одноклассникам. Казалось, что только я испытываю к ней неприязнь. Но преподавала она, если быть честной, неплохо. Уроки проходили быстро, никто не успевал заскучать.
Несколько человек из нашего класса оставались после уроков, чтобы заниматься английским, и их знание языка заметно улучшалось. В какой-то момент мне тоже захотелось прийти на дополнительные, но Анна Викторовна не звала меня, обсуждала время занятий лишь с постоянными подопечными.
Попросись я прийти — она бы, разумеется, согласилась, но это бы означало, что я изменила своему решению, подстроилась под неё. Оставалось ждать удобного случая. И я дождалась.
Мы изучали будущее простое и будущее длительное время. Тема оказалась сложной. Многие в ней плавали, и Анна Викторовна предложила остаться после уроков всем желающим.
Это был мой шанс. Однако я решила не приходить вовремя, а задержаться, показать, что не очень-то и хотелось тратить своё время на её дополнительные занятия. Перестаралась. Пока играла со старшаками в волейбол, наш класс успел позаниматься английским. Пришлось идти домой.
Сначала я считала эту ситуацию глупой, корила себя, что так облажалась, а выйдя на улицу, решила, что всё к лучшему. Однако через пару минут убедилась, что не совсем.
Я захотела пить и полезла в рюкзак, поставив его на скамейку возле школы. В этот момент заметила у ворот машину. Хорошо мне знакомую машину. Нашу Ладу. Неужели папу опять вызвали к завучу? Но зачем? Я ведь ничего не натворила.
Пока вглядывалась в лобовое стекло, увидела боковым зрением, что от чёрного хода школы к машине направляются двое. Это был папа, а рядом с ним шла Анна Викторовна.
Можно было подумать, что они встретились, чтобы обсудить мои успехи в английском. Но нет. Это было другое. Англичанка держала папу под руку, они мило беседовали и улыбались друг другу. Подведя спутницу к автомобилю, папа элегантно открыл перед ней дверь.
Я забыла о жажде. Бессильно опустилась на холодную скамейку и уставилась в землю. Рассматривала серый мартовский снег под ногами и чувствовала себя абсолютно бессильной. В голове шумело. Несколько минут я не могла настроиться хоть на какую-то мысль.
Странная пустота сменилась злостью. В тот момент я возненавидела своего отца. Как он мог? Ведь я практически боготворила его, сравнивая с мамой, а он уподобился ей. Замутил с этой… хорошей учительницей. Такое предательство в разы хуже маминого поступка.
Человеку нужен человек
Дни шли. Я никому не сказала об увиденном за воротами школы. Злилась на папу, почти с ним не разговаривала. Он же, как нарочно, стал добрее и веселее. По вечерам находил время, чтобы поиграть с Максимкой в компьютерные игры или посмотреть какое-нибудь семейное кино. Звал и меня, но я всегда отказывалась.
За то, что закончила третью четверть без троек, папа подарил мне крутые беспроводные наушники, а за годовые четвёрки обещал новый телефон.
Я радовалась презентам, но одновременно было ощущение, что папа таким образом откупается, создаёт подобие участия в моей жизни.
На самом деле, я чувствовала себя одинокой. При живых родителях мне казалось, что их нет. И если с мамой, которая по факту с нами не жила, было всё более или менее понятно, то папино поведение угнетало и тревожило. Ведь он делал вид, что всё как раньше, а сам втайне вёл двойную жизнь. Разве это справедливо?
Бабушка продолжала регулярно бывать у нас, помогать по хозяйству. При этом и своего дома не оставляла. Я удивлялась, как у неё хватает на всё сил.
Однажды, помогая сеять рассаду у нас дома, я спросила:
— Бабуль, а почему к нам насовсем не переедешь? Ты же и у себя помидоры посадила? Двойная работа. Хватило бы одного огорода.
— Лерусь, ты чего? — возразила она, — зачем мне быть вам обузой? Папке вон личную жизнь надо налаживать. Даст Бог, приведёт в дом кого…
Бабуля осеклась, посмотрев на меня. Видимо, выражение моего лица заставило её пожалеть о сказанном.
Я даже не задумывалась, что папа может привести в дом новую женщину. А ведь такое вполне было возможно. Что тогда делать?
В очередной раз порадовалась тому, что у нас есть бабушка, а у неё — свой дом. При таком раскладе есть куда переехать. Я ведь не собиралась жить под одной крышей с Анной Викторовной. Представила её на нашей кухне и скривилась.
— Мужчинам тяжко в одиночку, — продолжила бабушка, — обязательно женщина должна быть рядом.
— Рядом с папой есть я и ты, — буркнула я.
— Это другое, Лерусь. Для душевного спокойствия, для нормальной жизни обязательно нужна пара. Без любви человек чахнет. Мамка, вон твоя, чего сбежала-то? Ясно, что втюрилась в этого лысого… И в его кошелёк, конечно. Вот и выбрала лучшую жизнь. Каждому своё, каждому нужен человек по сердцу.
Перед сном я прокручивала в голове бабулины слова и отказывалась их понимать. Почему взрослые думают только о себе? Как же мы с Максимкой? Неужели и папе, и маме на нас плевать? Зачем тогда рожали?
Лицо, опущенное в подушку, стало влажным, я совсем не заметила, что всхлипываю.
— Лерчик, что с тобой? — окликнул папа.
Я не слышала, как он вошёл, и не представляла, как долго стоял у моей кровати. Притвориться, что всё хорошо, уже бы вряд ли удалось.
Папа присел на кровать и положил руки на мои плечи.
И тут меня прорвало. Рывком вскочила и, повернувшись к нему, выпалила: — Я видела, видела тебя с нашей англичанкой! Признайся, что у вас любовь!
Папа явно не ожидал такого. С минуту он молчал, а потом ответил:
— Ты права, Лерчик. Мне нравится Аня… Анна Викторовна. И мы с ней встречаемся уже несколько месяцев…
— Скажи ещё, что притащишь её к нам в дом! — не унималась я.
— Нет, Лерчик, конечно, нет, — запротестовал папа. — Я бы и не подумал… Без вашего с Максимкой согласия никто не поселится у нас дома.
Папин голос был напуганным и каким-то невыразительным, будто он сомневался в своих словах. Однако мне от них полегчало. Было приятно хотя бы предположить, что папа считается с нашим мнением.
— Лерчик, ты и Максимка — самое главное для меня, — грустно продолжил папа. — Я очень вас люблю.
Мне вдруг стало жаль папу и даже как-то стыдно за своё поведение. Желая исправить ситуацию, я выдохнула сквозь ком в горле:
— И мы тебя, пап. Прости, что я такая непутёвая.
— Что ты, Лерчик, ты у меня самая лучшая!
Папа обнял меня, я прижалась к его тёплой груди, а в мыслях пошутила, что быть лучшей гораздо приятнее, чем просто хорошей, как папа когда-то назвал Анну Викторовну.
От ностальгии до осознания
Я знала, что мама общается с Максимкой. Ему она и писала, и звонила. А я? Я не разговаривала с ней почти девять месяцев. При этом помнила мамино наставление, чтобы, если захочу, написала ей сама.
Иногда я хотела, но не решалась. Даже на мамину страничку во «ВКонтакте» не заходила, хотя частенько видела уведомления о том, что она там что-то выкладывает.
Желание посмотреть на маму возникло, когда я вновь увидела папу с Анной Викторовной. На этот раз возле магазина. Англичанка вышла с пакетами и села в нашу Ладу. Стало обидно от понимания, что папа помогает ей в быту. Возможно, даже покупки оплачивает.
На фоне папы-ухажёра мама перестала казаться отвратительной, поэтому, придя домой, я заглянула на её страничку. С множества фотографий на меня смотрела помолодевшая, посвежевшая мама. Она сменила длинные волосы на каре, а вот уже знакомый мне лысый Антон продолжал оставаться при маме. На большинстве фото они вместе. Мама немного выше, но смотрятся неплохо. Глаза обоих светятся счастьем.
На одной из фотографий мама стоит у двери какого-то помещения. В её руках ножницы. Готовится перерезать красную ленточку. Описание гласит: «Ликую и приглашаю вас в мой салон. Открытие прошло на ура! Спасибо всем, кто присутствовал. Жду каждую из вас на процедуры!»
Дальше ещё несколько фотографий внутри салона. Мама с разными женщинами, с праздничным тортом, снова с Антоном. Она буквально сияет от радости.
Мама всегда мечтала работать в сфере красоты. Подстригала, делала причёски на дому, пробовала наращивать ресницы. Приятно смотреть на человека, осуществившего свою мечту. Даже через электронные фотографии чувствуется его радость.
Антон на фоне маминого счастья тоже выглядит довольным. Хотя, почему на фоне? Понятно же, что мама добилась своих целей его стараниями. Получается, что лысый и есть мамино счастье?
Я вспомнила слова бабушки о том, что каждому нужен человек по сердцу, и почувствовала, что моему сердцу очень нужна мама. Палец автоматом нажал на сердечки под её фотографиями, а ноги понесли в кладовку к пакету с её вещами.
Водрузив наследство на кровать, я принялась с интересом рассматривать и примерять футболки, цепочки, серьги… От каждой вещицы веяло маминым теплом. Я с удовольствием вспоминала, как они на ней смотрелись.
Что бы сказал папа, увидев этот пакет? Наверняка предложил бы его сжечь. Интересно, остались ли у него какие-то чувства к маме? А у меня? Нужно ли мне всё это? Готова ли носить вещи, которые всегда будут напоминать о маме?
В этот момент я извлекла из пакета колготки. Настроение резко ухудшилось.
Вот они, в моих руках. Те самые. Тёмно-серый цвет, мелкая сетка, кусочек белой нитки, которым стянута короткая стрелка. Под юбкой изъяна не видно.
Дрожащими руками беру ножницы, собираюсь покромсать невесомое бельё. Мешкаю, разглядывая сплетение нитей. Сейчас такие в моде? Что, если примерить?
Ножницы скучают на тумбочке. Аккуратно снимаю колготки, складываю. С ними связаны радостные воспоминания, когда мама и папа были счастливы.
Я вытерла влагу с лица. Сквозь шум в ушах расслышала телефонный звонок. Это была она.
— Лерочка, здравствуй, как твои дела?
— Привет… — я не ожидала услышать мамин голос, поэтому даже не знала, что сказать.
— Вижу, ВКонтакте сидишь. Спасибо за лайки.
— Да не за что. Поздравляю с салоном.
— Спасибо, доченька. Это так важно для меня. Так давно мечтала…
— Я знаю. Ты молодец, мам. Желаю процветания, — стараясь не лишать голоса сдержанности, нашлась я.
— Ты не представляешь, как я рада слышать это от тебя! Я вообще, очень рада тебя слышать… Чем занимаешься?
— В инете сижу…
— Ах, ну да…
— А ещё, знаешь, я твои вещи разбирала. Большинство мне впору.
— Лер, если не хочешь носить, выброси. Я сейчас раскручусь, купим тебе обновки.
Проболтали минут сорок. Постепенно напряжение между нами таяло. Я вновь чувствовала себя маминой дочерью. С удовольствием слушала её рассказы о заботах в салоне и даже об Антоне. Упоминая его, мама начинала говорить с особой нежностью. На удивление, меня не раздражало даже это.
Во время разговора в комнату заглянул папа. Вопросительным кивком спросил, с кем общаюсь. Я сымитировала слово «мама», бесшумно открывая рот. Папа аккуратно прикрыл дверь и удалился.
Мама сказала, что каждый день заканчивает работу в семь вечера. Мы договорились созваниваться в это время.
Положив трубку, я ощутила невероятное спокойствие. Посмотрела на мамины колготки и подумала о папе. Мне захотелось, чтобы и его голос звучал как мамин при упоминании Антона. Тогда и мне будет по-настоящему хорошо.
Аккуратно потянула сетку. Эти колготки отлично смотрелись бы на Анне Викторовне. У неё стройные, длинные ноги. Разумеется, папа подарит ей новые. Возможно, не сетчатые, возможно, более дорогие. Она будет радоваться, позволит взять себя на руки и закружить по комнате. Пусть даже это будет наш зал или кухня. Анна Викторовна неплохо будет смотреться в нашем доме. Она действительно хорошая учительница. И, если папа с ней счастлив, я даже не стану уходить к бабушке.
Человеку нужен человек! До меня наконец-то дошёл смысл этих слов.
