Обычный жаркий летний полдень. Собака видела тысячи таких же летних полудней. Аккуратный домик с деревянными ставнями, полуоткрытыми как всегда. Она не помнит их настежь распахнутыми либо напрочь глухими. Опрятный участок с ровными разноцветными грядками, которые всегда достаточно политы: никогда не утопают в излишней влаге и не бывают пересушены.
Собака лежит в тени будки, изредка повиливая облезлым хвостом. Глаза у собаки грустные: ничего она не ждет. Зевает устало. Думает, что сегодня очень уж жарко. Смотрит на такую же грустную кашу в железной миске, но есть не хочется.
Собака проваливается в дремоту, сон у нее беспокойный. Снится, что щенком бежит весело по улицам деревеньки, хватает веточки, нарочно лежащие тут и там, чтобы поиграть. И она играет, громко лая и беззлобно рыча. Собака скалится, и горячая слюна вытекает из приоткрытой пасти. А щенок все бежит и бежит с веточкой в зубах.
Собака просыпается в странном волнении: “Чего это я?” Рванулась было, но ошейник не пускает. Вертится вокруг себя, пытается ухватить зубами. “Бестолковая затея!” Но словно муха какая-то ее укусила, не сдается, еще чувствует сон – такой живой. И чудо случается. Да и немудрено — ошейник-то местами уже прохудился. “Собачий бог!” — она не верит своей удаче. Не бежит, напряглась, уши навострила, слушает. Делает осторожный шаг, ещё один — и бегом куда глаза глядят. Счастье.
«Трава, зеленая! — она мечется по двору. — Что-то красное и рыхлое, вкусно… А это зеленое, с пупырышками, колется, твердое, не по вкусу». Собака бежит дальше между грядками. Сколько кругов сделала и сама не знает. Вдруг протяжный громкий окрик:
— Собака! Твою ж мать, собака!!!
Собака оборачивается и не понимает, что происходит. Она успела подзабыть прежнюю жизнь, да и жизнь разве? Словно и не было этих десяти лет. Но хозяин реальный, и он рассержен. Хватает собаку за шкирку и тащит к конуре. Собака не сопротивляется. Идет понуро. «Хороший хозяин у меня, — думает, — не пнул даже».
Хозяин замечает разгрызанный ошейник, берет его в руки, смотрит на собаку, замахивается, потом сплевывает, берет веревку и затягивает на шее морским узлом. Собака ложится на передние лапы, закрывает глаза: «Хороший все-таки хозяин», — думает умиротворенно и улыбается, вспоминая как славно она набегалась сегодня.
На следующее утро собака просыпается в смутном настроении. День будет солнечный, на небе ни тучки. Хозяйка несет кастрюльку с объедками, опрокидывает в миску. Пахнет сносно. Налила воды, говорит, будет жарко. «Хорошая хозяйка», — думает собака и вспоминает вчерашнее. Что-то похожее на стыд покалывает иголкой. «И чего это я вчера учудила, — думает собака. — Хорошие у меня хозяева. Работа непыльная, знай, лай себе на зазевавшихся прохожих. А коли прилетит вдруг пинок, все в порядке — не надо больше и лаять. Хорошая у меня жизнь. И чего это я?»
Собака лежит и смотрит сквозь щель на улицу, там бродячие псы. «Бродячие – это значит бездомные, нет у них дома, а у меня есть, — думает собака. — Хорошо! Кто знает о чем у них урчит сейчас желудок. Определенно и наверняка они страшно мечтают найти хозяев, как мои, да кто ж их возьмет?» Неожиданная мысль задержалась, и собака думает, что надо бы лаять получше, подольше да погромче. В таких раздумьях она ложится на послеобеденный сон.
Собака лежит спокойно, думает о своей хорошей жизни, как вдруг снова он. «Щенок!» Все бежит и бежит с палкой в зубах да не отпускает. «Что ж ты, — думает собака, — делать тебе что ли нечего, брось уже палку-то и беги домой, делом займись». Но щенок не уходит, виляет хвостом и заливается звонким лаем. Собака чует, как недавний настрой покидает ее, хочется снова бежать щенком и ни о чем не думать.
Собака просыпается еще более обеспокоенная, чем вчера, вертится вокруг себя яростнее и без усилий разгрызает веревку, потрепанную временем. Поворачивает было к огороду, но останавливается: «Туда нельзя!» Подбегает к калитке, толкает ее носом, открыто! «Надо же!» — беглянка не может поверить своей удаче.
Дорога вкусно пахнет пылью, собака зарывается носом и жадно вдыхает. Трава зеленее, чем во дворе и аромат лучше. Подбегает и прыгает с разбегу в высокие заросли. Перекатывается с бока на бок, трет их что есть мочи. «Я живая! Живая. Впервые за столько лет!» Нос утыкается во что-то мягкое, осторожно втягивает ноздри: «Вкусно». Это цветок, красивый. Собака осторожно выдыхает его обратно, даже бережно.
Вдруг чует опасность. На том конце улицы шайка бродячих псов. «Не к добру», — думает и готовится к обороне. Внезапно стая разворачивается. «Испугались?» Смотрит назад. Нет, это хозяин стоит как глыба и что-то сжимает в руках. Собака пригибает голову — взгляд заискивающий. Хозяин опускается на корточки, смотрит в глаза пристально. Бьет по голове чем-то жестким, но не тяжелым. Ошейник. Новый, добротный. Собака послушно плетется за хозяином: «Даже не пнул, — думает. — Хороший у меня все-таки хозяин».
Ночь у собаки тревожная. Видит она хозяина, он стал будто больше и шире, сжимает хлыст и кричит. Заносит руку — сейчас ударит крепко, наотмашь. Собака испуганно вжимается в землю. Звонкий щелчок, но она не чувствует боли. Как же это? А хозяин и не замечает ее. Снова заносит руку, и собака видит комочек: «Щенок! Нет!»
Кидается в отчаянии, скалит зубы, и понимает, что выглядит убого. И так жаль становится ей себя, жизни своей непрожитой. Так холодно. «Собачий бог, неужели ты про меня забыл?» Собака вдруг вздрогнула всем телом, да так, что проснулась. Ночь стоит непроглядная, промозглая. Одинокая звезда светит ярко, как прожектор. Слышит лай, впервые ясно, без пелены своих страхов. Почему-то понимает, что псы эти бездомные и не враги ей вовсе. Долго смотрит в черноту двора, тревога вдруг ушла, словно и не бывало.
Собака подходит к железному колышку около конуры, начинает рыть землю. Методично, без спешки. Когда она заканчивает, на горизонте — едва заметная ниточка, которая скоро разделит небосвод надвое. Собака дышит тяжело, но не чувствует усталости. Поднимает голову и видит хозяина. В руке хлыст. Он берет одной рукой за ошейник, а другой замахивается. Собака секунду помедлив, жмурится и… кусает руку так сильно, как может. Видит кровь, чувствует кровь, пятится к калитке, толкает ее и бежит в новый день. Бежит и знает, что нет пути назад. И так ясно, так спокойно.
