Женя была самая обычная. У неё была обычная внешность, обычная работа и самая обычная жизнь.
Так считала Женя.
И она пыталась строить какую-то обычную карьеру и какие-то обычные отношения. Но Женя обладала одной интересной особенностью, которая мешала ей строить те самые обычные отношения. Женя умела, как бы это сказать, «распознавать» людей.
В детстве Женя думала, что это тоже обычно, что это у всех так, что все так умеют, все так делают.
Но нет. Не все умеют и не все делают.
Повзрослев, Женя просто перестала с кем-то об этом говорить. Потому что никто не понимал о чём речь.
Дело в том, что когда Женя знакомилась с человеком, она чувствовала вкус его имени. Но объяснять каждому, что такое синестезия было долго и скучно.
— Привет. Меня зовут Данил.
И Женя тут же чувствовала вкус абрикосового повидла.
— А меня зовут Павел.
И Женя чувствовала арахисовые вафли. И непременно в бежевой упаковке.
— А я, Олеся.
И вот он, золотистый карамельный попкорн.
— Оксана.
Овсяное молоко в голубой картонной упаковке.
Надо уточнить, что иногда Женя чувствовала запах имени или даже цвет имени. Но это реже. Прикосновение имени она не чувствовала никогда. Но очень хотела.
Её собственное имя было приторно-сладким, как жжёный сахар и напоминало пектусин. Мама давала это от кашля, когда Женя была маленькая.
После того как мамы не стало, некому было называть Женю Женей. А только Евгенией. Но у этого имени не было ничего. Оно было совсем пустое. Пустое и холодное.
А вот имя начальника, Леонида Олеговича, на вкус было как финская лакрица-салмиак. А Женя терпеть не могла лакрицу.
А имя Артёма, нового молодого зама, пахло как дым костра, в котором жгут степные травы. Такое же терпкое, манящее и недоступное.
За Женей пытался ухаживать Борис, но его имя пахло как вареники с картошкой и жареным луком. А Женя не хотела заполнять свою, пусть пустую и холодную квартиру, жареным луком.
Ещё у Жени был мольберт, но после смерти мамы он одинокий и пыльный, понуро стоял в углу.
Нужно наверное купить кисти и снова начать рисовать.
Женя хотела бы построить самые обычные отношения, но её ещё никогда не подводили вкус, цвет и запах.
Николай же был совсем необычным. У него было странное лицо и благодаря этому, поразительное умение вляпываться в неприятности. Лицо и умение было у него и в двадцать лет, и в тридцать.
Но только к сорока годам Николай по-настоящему заимел эталонное лицо пожилого алкоголика.
Небольшая одутловатость, синева и огромные мешки под глазами сразу выдавали в нём любителя крепко выпить. Да почему любителя. Профессионала!
Но дело в том, что Николай не пил спиртного. Вообще. Никакого и никогда.
Мама Колю очень любила. Она растила сына одна и первые изменения в его внешности почти не замечала. Потом, конечно, стала ходить с ним по всем врачам, но те, проверив Колю на сто рядов, ничего не нашли. Сказали жить так, потому что почки, печень и селезёнка в полном порядке. А остальное не опасно и генетическое, и никак не лечится.
Жить с таким лицом было сложно. Но можно. И Коля жил.
Когда Коля был совсем молодым, днём он учился в институте, а ночью подрабатывал водителем грузовика. Он развозил хлеб по магазинам. Утром, пытаясь отоспаться на парах, подскакивал от громкого крика преподавателя.
— А ну просыпайтесь сейчас же! Почему вы постоянно спите? Что вы делаете ночами? Хотя, не надо. Не отвечайте. Ваше лицо говорит само за себя.
— Что? Ночами я работаю. Вы не думайте, я не пью.
— А вот хамить мне не надо. Вон из аудитории!
И Коля выходил. Так было проще, чем спорить. А потом ещё долго сдавал «хвосты» и со скрипом закрывал сессию. И дальше в жизни многие относились к нему предвзято. Но Николай был добрым, весёлым и далеко не глупым человеком. Было бы у него другое лицо, он бы мог добиться гораздо большего. Например, стать главным управляющим того самого хлебзавода, куда пришёл водителем ещё в институте. Но с таким лицом он на такую публичную должность рассчитывать не мог. А вот быть инженером автоматизированного производства мог. И он им был. Сидишь себе в цеху и никто тебя не трогает. Зарплата пусть и не очень большая, но зато стабильная.
После того как мамы не стало, Николай жил один. Вечерами ему было тоскливо, а так как он не пил спиртного, вообще, никакого и никогда, от скуки он начал… рисовать. Сначала карандашные наброски. Потом решил попробовать акварель. Для акварельных работ нужны хорошие кисти. И на ближайший выходной Николай запланировал поход в магазин «Художник».
Утро субботы выдалось мрачным. Подтаявший февральский снег жадно чавкал под ногами.
Николай почти уже дошёл до магазина, нужно было только пересечь сквер. Но тут он поскользнулся и со всего размаху шмякнулся на спину.
— Вот ведь алкашиная морда. Утро субботы, а он уже нализался.
— Дык поди со вчера не просох ещё. За бутылкой в ларек бежит, небось. Куда ж ещё. В магазинах же так рано не продают.
Две злобные старые тетки, шаркающей походкой, чтобы не свалиться на гололёде, медленно и гордо прошествовали мимо.
— Самое обидное, что я спиртное не пью. Никакое. Никогда.
Николай тихо лежал на льду и разговаривал сам с собой и с небом.
— Поднимайтесь. Нельзя так. Простудитесь.
Женя подала ему руку.
— Вставайте. С вами всё в порядке? Ну, давайте. Вы можете встать? Вы меня слышите? Вам плохо? Как вас зовут?
— Николай меня зовут.
Николай приподнял голову и с вызовом посмотрел ей в лицо.
Нисколько не смутившись, Женя взяла его за руку, помогая встать, и почувствовала, как мягкая кисточка из меха соболя ласково коснулась её ладони.
