Сания Сыздыкова. МОЙ ОБЪЕКТ

Данный рассказ опубликован в печатном номере журнала Esquire Kazakhstan (№145) за март 2024 в рамках поддержки нашего литературного проекта «Айна».

В нашем маленьком поселении в миллион человек уже два года, как не
забирали детей в Центр Вечной Памяти. Центр Вечной Памяти. Пфф. Честнее было бы назвать его Центром Истребления. Знаете, что они дают в обмен на жизни наших детей? Грёбаную титановую табличку. Джек Джексонович, живший тогда-то тогда-то, навечно вписан в книгу Памяти Человечества. Я слышала люди сходили с ума, уставившись на надписи. Им мерещилось, что имена, высеченные на холодной равнодушной поверхности, начинали с ними разговаривать. Кто-то прятал таблички в
дальний угол и пичкал себя таблетками забвения. И всё равно сходил с ума.

Мы жили в нашей маленькой комнатушке – мой объект и я. Я не отпускала его от себя ни на минуту. Я не вписывала его имя ни в один документ. Я сама учила его читать и писать. Знаю я, как надзирательницы в детских садах следят за каждым движением маленького человечка. Сломал игрушку – минус один балл. Сказал плохое слово – минус два. А если нечаянно задел одногруппницу, то родители лишаются сна. Происшествие заносят в личное дело ребёнка, а когда приходит время теста, ребёнок,
становясь не более, чем просто объектом, проходит самый долгий и тщательный из них.

Когда моему объекту исполнилось шесть, нас нашли. Его заставили проходить этот проклятый тест, и с тех пор мы в дороге. И не видно ей ни конца, ни края…

Сто лет назад мировое правительство объявило, что численность населения планеты перевалила за критическую отметку в пятьдесят миллиардов человек. Не хватало ресурсов, не хватало воды и еды, росла безработица, процветала преступность. Человечество погрязло в мировых войнах, но однажды один сукин сын по имени Ходженс придумал, как легитимно избавляться от части населения.

В возрасте пяти лет каждый гражданин Земли обязан проходить специальный тест. Кучка чужаков изучают тебя как лабораторную крысу. Они заставляют отвечать на тысячи вопросов. От «Какой твой любимый цвет?» до «Что ты ценишь больше всего в жизни?» Как можно знать, что ты ценишь больше всего на свете или в чём смысл жизни, когда жизни этой у тебя было только пять лет?!

Их коварные видеоигры, в которые они заставляют играть в своей лаборатории, каким-то загадочным образом прогнозируют, как объект будет вести себя, когда станет взрослым. Затем объекту показывают картинки и по импульсам, передаваемым по многочисленным проводам, подсоединённым к его голове, считывают будущее.

Объект №40285 склонен к дисциплине и любви к порядку, уровень эмпатии 55%; вывод – пригоден для жизни в обществе, вероятность успешной армейской карьеры 67%.

Объект №71265 проявляет интерес к точным наукам, уровень эмпатии 73%;
вывод – пригоден для жизни в обществе, предполагаемые сферы деятельности – астрофизика, программное обеспечение.

Объект №9915 использует креативный подход к решению задач, уровень
эмпатии 80%; вывод – пригоден для жизни в обществе, задатки траблшутера.

Объект №234713 – ярковыраженных способностей не обнаружено, высокая
физическая выносливость, уровень эмпатии – 90%; вывод – годен для жизни в обществе при условии, что востребованность в низкоквалифицированной человеческой рабочей силе не будет ниже 30%, в связи с чем необходимо пересмотреть пригодность данного объекта через семь лет.

Объект №7058 – повышенная возбудимость мозга при демонстрации сцен
насилия, уровень эмпатии ниже критической отметки; вывод – назначить объекту дополнительные исследования на предмет психических отклонений; в случае подтверждения диагноза объект подлежит ликвидации.

Вот так и работала большая правительственная чистка. Тысячи объектов
признавались непригодными для жизни в обществе по разным причинам – низкая психологическая или физическая выносливость, умственные или физические отклонения, отсутствие особых способностей. Если у объекта обнаруживали склонность к непослушанию или радикальные взгляды на заведённый мировой порядок, то его ликвидировали. Потенциальный мятежник не принесёт никакой пользы, кроме смуты. И, наконец, категория объектов, чьё уничтожение обжалованию не подлежало – потенциальные воры, мошенники, хулиганы и убийцы.

Объект №7058 вернулся со штампом «Серийный убийца». Хотя деликатные
сукины дети пишут что-то вроде «Объект представляет собой потенциальную угрозу жизням нескольких десятков ценных членов общества».

Да что они знают о моём объекте? Среди их ценных членов общества были
только мы вдвоём. Только мы вдвоём были друг у друга.

Он не должен было попасть на этот тест. Я сделала всё, чтобы его имя пропало с радаров. Нас сдала миссис Делавэр. Противная соседка старушка доживает свои жалкие дни, развлекая себя тем, что следит за соседями, наводит камеры слежения на чужие окна и двери, настраивает программы прослушивания, позволяющие распознавать звуки даже через звуконепроницаемые стены наших комнат. Не было ни дня, когда при встрече она не отпускала замечания, какой мой объект нелюдимый и
неразговорчивый. Я учила мой объект быть с миссис Делавэр вежливым, всегда здороваться, интересоваться её самочувствием.

«Здравствуйте, миссис Дэлавэр!», «Как ваше здоровье, миссис Делавэр?»,
«Прекрасно выглядите, миссис Делавэр».
«Неужели ты научила своего крысёныша общаться по-человечески, Эдна?»
«Чтоб ты сдохла!» – ответил ей мой объект.

В следующие три месяца я превратилась в девушку на побегушках для миссис Делавэр. Я вручную стирала её грязное бельё (потому что ни одна программа не может бережно отстирать материал из редкой органики), я тратила свой продовольственный паёк, чтобы купить ей еды. Я использовала все свои связи, чтобы достать мёд, собранный настоящими пчёлами, а не генномодифицированными мутантами. Словом я делала всё, чтобы она забыла тот злополучный день, когда мой объект осмелился сказать ей то, на что не решался ни один житель нашего «муравейника». Но однажды, когда я имела неосторожность расслабиться, думая, что опасность позади, миссис Делавэр вломилась к нам в комнату с воплями «Изверг! Убийца! Я этого так не оставлю!» Она трясла перед моим лицом своими руками, в которых что-то держала.

– Да скажите в конце концов, что происходит. Либо выметайтесь отсюда и
забудьте, что я вам что-то должна!

Это подействовало. Она замолкла и, всхлипывая, раскрыла ладони. Тельце
маленькой жёлтой канарейки с неестественно вывернутой головой мирно покоилось в морщинистой ладони миссис Делавэр.

– Это твой изверг, – сказала она. Уверенно, без права на апелляцию.
– Нет. Не может быть. Он совсем ещё ребёнок.
– Не смей отрицать! Тварь, тварь породившую! У меня запись есть. Там чётко видно, как твой гадёныш сворачивает моей бедной пташке шею. Я уже сообщила в нужные органы. Пусть разбираются с этим нелюдем!
– Что вы сделали?
– Слышите, люди добрые? – стала она выкрикивать в общий коридор. – Вы тут живёте и не подозреваете, что прямо под боком у вас убийца!

Я с силой вытолкнула миссис Делавэр и захлопнула дверь. В голове было
столько вопросов. Как мой объект попал в комнату миссис Делавэр? Почему его никто не заметил? И главное, он действительно это сделал? Он не мог. Ему только шесть.

Времени разбираться не было. Я приказала моему объекту собрать всё
необходимое. Я кидала в сумку первое, что приходило на ум: деньги, бельё,
документы, немного еды. Но было поздно…

Они забрали его в центр тестирования в тот же вечер. Следующие два дня стали пыткой. Мне не давали с ним увидеться. Меня саму таскали из одного учреждения в другое, пытая допросами, как мне удавалось так долго сохранять втайне его существование. Думаю, когда на кону любовь, обмануть систему ничего не стоит.

Как законопослушному гражданину мне не стали назначать судебные
слушания, а просто выписали огромный штраф. Адвокат, предоставленный мне государством, радовался такому удачному исходу дел. Мне же было не до ликований. Где-то там в засекреченной зоне центра тестирования решалась судьба моего маленького объекта.

Через два дня мне его вернули. Он крепко обнял меня своими маленькими ручками, а я жадно вдыхала его аромат. Что бы там ни писали в его личном деле, он мой и всегда будет моим.

Нам дали сутки на прощание. Такое у нас заботливое государство.

Мы перебирали антикварные открытки и вообще занимались всякой ерундой, лишь бы забыть, что за дверями стражники. Я дала себе слово, что не расплачусь и не испорчу наш с объектом последний день. Мой объект играл в свои молчаливые игры в блаженном неведении. Я смотрела на него и не верила, что какие-то машины могут знать его лучше меня. Он не виноват в человеческих бедах. Он ни в чём не виноват. Он всего лишь вытянул несчастливый номер в этом кровавом лото. А потом мой объект сказал:

– Эдна, ты же не отдашь им меня?

И тогда я приняла решение.

Я напоила стражников чаем. Они что-то бормотали про инструкции, но разве может кто-то устоять перед настоящим органическим чаем? Его аромат перебил подозрительные запахи. Когда стражники уснули, мы с моим объектом выскользнули из комнаты, преодолели давно заброшенную многоуровневую лестницу, сели в машину и поехали в никуда.

Мы проехали сотни километров, ели в сомнительных забегаловках, спали
урывками. Я оглядывалась по сторонам, вздрагивала от каждого шороха, подозревала наёмников в незнакомцах, но слежку за нами так и не заметила. Наше заботливое правительство не объявляет беглецов в розыск ровно трое суток. Так оно якобы проявляет сочувствие и великодушно даёт шанс родителям добровольно привезти своего ребёнка в Центр Вечной Памяти. Добровольно или нет, дети всегда попадали в этот проклятый центр. Спрятаться от каналов слежения не удавалось ещё никому.
Родителей, ослушавшихся приказа правительства, ждёт незавидная участь. В лучшем случае их лишают права снова заводить ребёнка, в худшем – их ликвидируют. Без остатка. Так что о них нет ни памятных табличек, ни упоминаний в мировой сети и ни одного следа ДНК. Бывали истории ещё более трагичные, когда люди сами решали, каким образом перестанут существовать их дети и они сами. Честно говоря, даже не знаю, какой вариант я сама предпочла бы.

Прошло двое суток, нам нужно было где-то передохнуть. Я сделала небольшой крюк, и мы поехали к моей кузине Беатрис. Наверное заявляться вот так после долгих лет тишины было неправильно, но выхода не было.

– Примите душ. От вас жутко пахнет, – было первое, что она сказала, когда нас встретила.

Дом, в котором жила Беатрис, просто дворец по сравнению с нашей
комнатушкой. Её дочь, Анна, утопая в синтетическом кружеве платья, сбежала к нам вниз по лестнице, широко улыбаясь. Я не помню, чтобы мой объект когда-нибудь так улыбался.

– Пит, пойдём я покажу тебе нашего котёнка. Его зовут Тим.
Она взяла мой объект за руку и потянула в другую комнату.

Ужин прошёл в неловком молчании.

– Тётя Эдна, а почему Пит всё время молчит? – спросила Анна.
– Анна, невежливо так говорить. Когда закончите с ужином, покажи Питу свою коллекцию бумажных книг.
– Он и вправду немного странный, – сказала Беатрис, когда дети ушли, –наверное, неудивительно, учитывая, как он был, ну… ты же не знаешь, какой у него был отец.

Кусок еды застрял в горле. Я откашлялась.

– Пит такой же, как и остальные дети в его возрасте.
– Не скажешь, какая нелёгкая погнала вас в столь долгий путь? – спросила она, чуть помолчав.
– Я давно обещала Питу показать Великие Водопады. А тут как раз отпуск выпал. Только и всего.

Беатрис не купилась на мои выдумки. Было видно по лицу. Поэтому, чтобы
избежать дальнейших расспросов, мы покинули её дом ещё до рассвета и
продолжили свой путь в никуда. Впрочем после нескольких часов сна в уютной кровати я поняла, что поехать на юг к Великим Водопадам – не такая уж и плохая идея. А там недалеко и до границы. Спрятаться в Нью-Тайпэе гораздо легче, чем здесь. Нужно только успеть.

День близился к вечеру. До Великих Водопадов оставалось около двухсот
километров. Я ехала в приподнятом настроении. Руки чесались включить
радиоприёмник, но мой объект не выносит шума. Я напевала под нос первую пришедшую на ум мелодию, когда зазвонил телефон. Я ругала себя за неосмотрительность. Надо было купить схем-карту, а не полагаться на навигатор в телефоне.

Высветился номер Беатрис. Плохое предчувствие не давало нажать на кнопку ответа, но Беатрис умеет быть настойчивой. Я ответила.

– Алло. Эдна, ты там?

Я молчала.

– Эдна, я знаю, что ты там. Послушай, – она тяжело выдохнула, – мы с Марком смотрели шестичасовые новости. В общем… вас с Питом ищут. Поскольку ты мать одиночка, власти пошли на встречу. Вам дают ровно сутки. Вы должны вернуться в столицу. Ты должна… ты должна привезти Пита в центр. Если мы с Марком можем чем- то помочь…
– Да пошла ты к чёрту, Беатрис! Пошли вы все к чёрту!

Слёзы брызнули из глаз. Я их уже не пыталась остановить.

– Я не верю, что Пит изверг. Какая-то кучка чужаков и машин не может узнать ребёнка за два дня! Они не могут знать его так, как знаю его я! Они…они ошиблись в своих расчётах! Пит вырастет и всем им докажет…

– Эдна! Эдна, послушай меня!
– Что? Что ты хочешь сказать, Беатрис, дорогая? Что твоя дочь может жить, а Пит нет?
– Нет, Эдна. Мне представить страшно, каково это быть на твоём месте. Поверь мне, я бы многое отдала, чтобы Пит жил. Но мне страшно, Эдна.
– Что значит, тебе страшно?
– Мне страшно за тебя, Эдна.

Мне не понравилось, как она это сказала. Ей действительно было страшно.

– Мы нашли Тима в саду. Хорошо, что Марк нашёл его раньше Анны. Я слышала, что дети могут мучить животных, не понимая, что делают. Но то, как он висел на дереве и что с ним сделали… Такое не совершают по неосторожности.

Я отключила телефон.
Я посмотрела на мой объект. Он сидел, уставившись на дорогу, будто ничего не произошло. Будто не было котёнка Тима или канарейки миссис Делавэр. Он был словно инопланетное существо. Незнакомец.

– За…зачем ты это сделал? – спросила я. Мне нужен был ответ, хотя я так его
боялась.
– Он слишком громко мяукал. Я хотел видеть, как он умирает.

Когда мы приехали на водопады, было уже очень темно. Мы ели хот-доги и
слушали шум воды. До границы оставалось каких-то пятнадцать километров.

– Спасибо, что привезла меня сюда, – сказал мой объект.
Он всегда был вежливым, но при этом как будто бы снисходительным. Будто бы так он скорее давал понять, что принимает правила игры общества. Но это «спасибо» шло от всего сердца, я это чувствовала.

– Я люблю тебя, мама, – сказал мой объект.

Всё внутри онемело.

– И я тебя, сынок.

– Я пойду поищу подходящее место для ночлега, а ты пока подожди меня здесь, хорошо?

Я прижала его к себе, расцеловала щёки, губы, веки. Я вышла из машины, не до конца захлопнув дверь, и зашагала вниз вдоль тропинки. Вдали стройным рядом горели фары автомобилей с разноцветными сиренами. Какие же оперативные, сукины дети!

Тропинка передо мной раздвоилась. Я обернулась. В машине горел свет, но за большим пассажирским креслом никого не было видно. До границы оставалось каких- то пятнадцать километров. Каких-то пятнадцать километров до места, где могли быть только я и мой сын.