Раз, два, три, четыре, пять… Внимательно смотрю на каждую бесцветную каплю, они беззвучно падают в мой любимый стакан с водой. Задумываюсь, как можно уместить в таких крохотных каплях сложную формулу для поддержания изношенного сердца. В голове всплывают ненавистные уроки химии в школе: странные формулы, таблица Менделеева, вечно придирчивая учительница. Встряхнув головой, отгоняю ненужные воспоминания из прошлого. Одиннадцать волшебных капель растворились в воде. Я не знаю, какие они на вкус, но ей точно не нравятся. Помогаю ей привстать с кровати. Она медленно и нехотя выпивает, кривит рот и ложится обратно. Глаза закрыты, слушаю её трудное дыхание. Возвращаюсь на кухню. Дома стоит плотная давящая тишина. Тишина болезни, грусти и моего одиночества. От этой тишины у меня начинает болеть голова. Достаю из кухонного шкафа бело-синюю пачку муки. Наливаю в миску два стакана воды, развожу в них дрожжи, сыплю муку и соль. Замешиваю тесто. Когда-то мама учила меня, как печь вкусный хлеб. Очень важно долго вымешивать тесто — в это время в нём развивается клейковина. От этого хлеб получается пышным и мягким. Меня этот процесс успокаивает. Я чувствую невидимую связь с мамой в этот момент.
Последний месяц я каждый день пеку хлеб.
Сажусь на подоконник на кухне, закуриваю. Смотрю на дым сигареты, вылетающий тонкой струйкой на улицу. Хочется раствориться вместе с ним. Скоро надо поменять памперс. Самый неприятный момент для нас обеих.
Интересно, если ты меняешь памперс маме, считается, что ты повзрослел?
Отламываю кусочек горячего хлеба, мажу сливочным маслом. Масло тает быстро, оставляя тяжелые желтые следы на белом мякише. Съедаю, запивая водой. Уже месяц не могу пить чай. Почему-то чувствую в нём запах тошноты. Проверив её дыхание, выхожу во двор с хлебом в руках. Уже по привычке местная детвора ждала меня возле подъезда. Отдаю хлеб в их грязные руки. Ухожу на небольшую выцветшую лавочку под ясенем. Наблюдаю за их счастливыми чумазыми лицами, жующими всухомятку. Мне нравится чувствовать, что, я несчастная, делаю кого-то счастливым. Дети съели хлеб за считанные минуты. Дожевывая на ходу, они убегают, даже не попрощавшись. Я им до завтра не нужна.
Раз, два, три, четыре, пять… Слежу за рукой подруги Асель, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать.. Пятнадцать капель корвалола. Она помешала ложкой содержимое кружки. Капли растворяются, не оставляя ни малейшего намека на присутствие их в любимой кружке мамы.
— Выпей, тебе надо поспать, — тихо просит меня Асель.
Выпиваю. Кривлю ртом. Ложусь обратно, закрываю опухшие от слёз глаза. Мне надо поспать, но я не могу. Смотрю не отрываясь на настенные часы. Пытаюсь считать каждый шаг секундной стрелки. Сегодня она необычно медленно ползет по циферблату. Мысли путаются. Сплю или не сплю? День или ночь, вечер или утро? Может, мне всё это приснилось. Может, мне пора дать ее одинадцать волшебных капель потом перевернуть или покормить. Поднимаюсь с кровати, иду печь хлеб.
Пять, шесть, семь, восемь… Зачем-то пытаюсь посчитать людей, пока мулла читает намаз об усопшей. Четыре или пять? Да, мне было четыре года, когда мама мне подарила маленькую деревянную матрёшку. Зажимаю ее в своей ладошке. Ты тут, ты со мной. Хочу кричать. Считаю про себя: раз, два, три, четыре, пять… Делаю глубокий вдох. Не помогает. Крик вырывается наружу.
Раз, два, три, четыре, пять… Двенадцать столов. За каждым столом десять человек. Смотрю каждому в лицо, вспоминаю их связь и истории в нашей жизни. Смотрю на её сестёр и братьев. Их семь детей, а когда-то было десять. Одной из сестёр капают капли валерьянки в стакан с водой. Не могу эти капли посчитать, я их не вижу. Наверное, их десять. Странно, что смерть мамы кто-то переносит хуже, чем я.
Поднимаю голову. Вижу под потолком воздушный шарик, который не смог вырваться на свободу. Смирившись с заточением, он еле заметно покачивается из стороны в сторону. Вижу надпись на нём: «6 жас». Кому-то до нас тут справляли шесть лет. Мама умерла в 59.
Наверное, взрослым становишься, когда стоишь у могилы матери.
Еду в машине с работы, стою, вернее, в пробке по Сатпаева. Смотрю на номер впереди стоящего «Ауди»: KZ 569 AWM. Складываю цифры: 5 + 6 + 9. Получается 20. 2 + 0 будет 2. Затем пытаюсь определить степень нервозности водителей в соседних машинах. Кто-то явно счастлив побыть один, кто-то нервно барабанит пальцами рук по рулю. Несколько водителей сигналят не переставая. Наверное, их энергия в жизни уходит на выплеск эмоций здесь и сейчас, по-другому не умеют. Сама не замечая начинаю постукивать пальцами по рулю. Если еще простою час в пробке, не успею испечь хлеб. Слева в соседней машине открывается окно. Кудрявый парень кричит сквозь плотную стену гудящих машин:
— Девушка, пожалуйста, дайте свой номер телефона.
Не удивляясь и не стесняясь, кричу на всю улицу свой номер. Сегодня будто так запланировано.
В инструкции написано, что надо подождать две минуты. Сидя на унитазе, начинаю отсчитывать сто двадцать секунд. Останавливаюсь считать. Надоело. Не отрывая взгляда от теста на беременность, жду результат.
Раз, два, три… Тужься. Молодец! Раз, два, три.
— Тужься, — командует опытная врач-акушер Нина Васильевна.
Все пройденные уроки дыхания и курсы для беременных стерло одним взмахом. Не выдерживаю, начинаю кричать.
— Тужься, говорю, что ты орешь? Хочешь порваться вся, что ли? — кричит властная Нина Васильевна.
У неё сине-зелёные глаза. Несмотря на то, что её лицо скрывает медицинская маска, понятно, что она красивая. Игнорируя её команды, снова кричу, чувствую горячую сильную боль в промежности. Порвалась. Вдруг резко тело освободилось от постороннего веса.
— Молодец, отмучилась. Сын у тебя, — поздравляет безразличная Нина Васильевна.
Смотрю на опухшее лицо сына. Тихонько глажу его по влажным волосам и крохотным ручкам. Трудно сказать, будет ли он кудрявым, как муж.
— Привет, малыш. Мне теперь надо учиться быть твоей мамой, а я все еще учусь жить без своей, — шепчу я малышу.
Надо же, я — мама. Я стала взрослой.
Сегодня первый день когда я перестану печь хлеб.
