Tolkyn Tas. БОЖЕСТВЕННАЯ ТРАГЕДИЯ. ТО, ЧТО ЗНАЕТ КОСТЕР

Божественная трагедия

Мы с подругой тихонько нырнули в прохладу квартиры. Небольшая прихожка, зал, спальня. С комода на нас строго посматривает с рамки мужчина в роговых очках и сером костюме. Рядом с ним улыбается во весь беззубый рот девчушка с огромнейшим бордовым бантом на голове. Нас
встречает милейшая старушка. Ясный и пытливый взгляд из-под очков. Тихо двигаясь на роллаторах, она зовет сразу на кухню. И по пути все извиняется за свой ненадлежащий вид.

–  Я в гамашах, а то подол платья путается под ногами.

Обычно Дариға апа одевается «с иголочки». Платье из нежного шелка, бархатные камзолы с умеренной вышивкой.

– Енді ана телевизорды өшірсең де болады.

Ей он уже ни к чему. Она очень радуется, когда приходят люди. Хоть Ерболат, солдат-срочник. Он арендует квартиру по соседству. Хоть Айжан, которая приносит пенсию, газеты и черный вкусный виноград. Хоть мы, которых она премило называет дочками.

Быстренько накрываем на стол: мед, плитка шоколада, багет со сливочным домашним маслом. Помимо этого, четверть стола обставлены разными лекарствами, которые бабушка раскладывает в порядке очередности. С утра пьет непатрин, позже – конкор. После обеда куча других таблеток. На правой руке вены мутно-зеленые, вспухшие. Это из-за частых капельниц.

 Она силится, приподнимается и просит достать из холодильника свой обожаемый «Артур».

 – Доча, я ведь могу отличить его из тысячи видов сыра, у него изысканный сливочный вкус, – хвастается бабуля. 

Девушки из опеки долго рыскают по магазинам в поисках сырного короля. Другой сорт она не признает. И если вдруг ей принесут иной сорт, понадеясь на «авось», то этот номер не прокатит: Дариға апа сразу распознает подмену.     

На столе, за вазой с клубникой лежит стопка мятых исписанных тетрадей и ежедневников. В одну из них она экспромтом записывает бата, в другую – номера телефонов врачей. Одну из блокнотов апашка пододвигает к себе и привычно пролистнув несколько страниц, начинает молитву. Долго шепчет беззвучными губами. Иногда ее рука начинает заметно трястись, она останавливается на минуту, осушает горло и продолжает. В конце чтения уже отчетливо слышны имена ее родных. Упоминает отца, деда, мужа. Вспоминает и сыновей, их двое было. Скончались друг за другом от болезней. Сначала старший – Қайрат, грузный, весь в отца, даже одышка такая же. Давление скосило его, как когда-то мужа. Спустя два года, второй – Нуржан. По долгу службы жил в Костанае.  Долго не ладилось в семье, постоянные ссоры, закончившиеся уходом жены. Незадолго до смерти, мужчина приехал в командировку в Алматы. Остановился у матери. Там-то и сразил его тот же недуг, что и брата.

Осталась дочь. Ей 60 лет. Работала фармацевтом. Муж и двое детей.

К слову, нашей долгожительнице 95. Поразительная память и живой ум. Она помнит все до мельчайших подробностей. Например, какой элегантный костюм из джерси купила аж в 1965 году. Или резной узор на румынском гарнитуре, который муж купил на новоселье.

Потом женщина замолчала. Видать, утомилась. В ее возрасте-то. Но отломив кусочек нежнейшего творожного пирога и сделав пару глотков, начала. Говорила тихо.

 Жила с дочерью и двумя внучками. Одна заканчивала школу, вторая  – вуз. Как-то дочь предложила матери продать трехкомнатную просторную квартиру. И оплатить учебу девочкам, захотевшим уехать на ПМЖ во Францию. На недоуменные вопросы матери о дальнейшей судьбе, жилье, Дина отшутилась.

 – Мам, ну ты че? Со мной, да еще беспокоишься. Все чики-чики. Будет у нас квартира. Ты это самое, только согласие дай свое.

Уже через месяц нашлись довольные покупатели. Нотариус, формальности. И радостная дочь, которая позвонила уже из Ниццы.

 – Маа, я буду жить здесь, с дочками.

Мелькали дни, тянулись месяцы, передвигались годы. Государство предоставило престарелой женщине квартиру в силу имеющихся у нее ряда льгот. Из органов опеки регулярно поступала помощь.  Но это все не то, учитывая факт наличия дочери. 

Девять лет ожидания, веры.

 – Апа, вы баловали свою дочь, почему так сложилось? – этот вопрос вырвался из меня, как ветер врывается в затхлую комнату. Просто не могла не спросить. 

Она устремила взгляд в окно, сквозь майские ветви, в небо и кажется, сквозь него.

 – Тот синий вельветовый сарафан с вышитыми пионами в пору дефицита я с трудом достала по знакомству. А туфли на выпускной заказала подруге из Чехословакии. Ее приданое состояло только из посуды ГДР. Мы с отцом ничего не жалели для Дины. Правда, я целыми дням пропадала в районо. Ездила с инспекторскими проверками по школам района. Но зато в выходные мы брали детей и отправлялись с ними и в театры, и в парки. Возили в лучшие санатории и пионерские лагеря. Дина была такой счастливой дочкой. Наверное. Я не знаю, почему она так поступила. Бывало, мы и ссорились, и мирились. Но все так живут.

 – Дариға апа, а если она, ваша дочь, одумается и приедет, вы примете ее? Прошло столько лет…

– Әріне, балам ғой енді, өлсем артымнан жылайтын адам болады, – старые слезы устало застыли  в уголках глаз.

Тихие минуты длились бесконечно.

Мы с подругой тоже молчали, боясь прервать ход ее мыслей. А я уже представляла, как наутро откроется дверь и войдет она, тихо подойдет к матери, обнимутся. Просто. Без слов. А потом Дина вскипятит чай, и они будут долго говорить и есть артуровы яства. И никакой им соцработник больше не будет нужен. А Дариға апа будет радоваться кеспе, приготовленный родными руками и спать в постели, зная, что рядом ее Динажан. 

Беги, дочь. Топчи километры, лети! Сделай себе крылья! Но успей обнять мать. Которая тебя ждет, несмотря ни на что. Говорит о тебе с любовью.

 И пока ты пьешь кофе со льдом в Латинском квартале, ее рука может безжизненно опуститься на пол…

Май вежливо подходил к концу.   Женщина с огромной сумкой заботливо поправляла дочери прелестные локоны. Розовощекое дитя с нарциссом в руке, целовало ее в ответ. 

А из окна первого этажа на них глядела томившаяся надежда.

То, что знает костер

 Жди на сочной траве.  И он не заставит себя ждать. Вскоре монолог кипуче-красного змея будет готов.  А вы знали, что у костра есть глаза? Он провожает ими полуночные облака. 

Люблю сидеть одна. Без шумных разговоров. Около огня хочется снять с себя суету, как грязное платье, и кинуть в пекло. Здесь с меня падает забрало. И ничего не бесит.  Я наконец выплываю из Тревожного моря и могу думать о ни о чем. 

Небесный мольберт бесконечен. Из ночного флакона высыпались все самоцветы. Звезды, как рыбки-неонки. 

А я сижу внизу. Слушаю огненные скрипки. Когда рядом пламя, то все остальное – пыль. Слетает позолота, а фальшь рушась надвое, виснет на проводах беспомощности. Лопаются мыльные пузыри никчемных фраз. Здесь не хочется ерунды. 

Месяц присел мне на плечо. А я с ним чокаюсь бокалом, полным лунного янтаря. 

Думаю о белых днях. Могу и нагрустить себе. Под небом все вопросы как-то просто становятся ответами. И цедятся слова. Все чувства идут в переплавку и появляется одно. Необъяснимое. В этом что-то есть. Ты во всем этом. И все это в тебе. Такое не может не трогать.

Мое маленькое большое Небо. Почти физически осязаю тебя. Легкие мысли. Когда-то ночью небо и звезды поженились. Я же, как песчинка, сижу на этой Земле на зелени трав. И моя жизнь – всего лишь миг. Какое-то мотыльковое бытие…