Полина Ким. С ЧЕГО ВСЕ НАЧАЛОСЬ

Пожалуй, с кораллового тюрбана.

В 2011-м, перед свадьбой, мы с Реми уехали в Индию. Мама назвала нас тогда прибабахнутыми.

— Нормальные люди едут в медовый месяц не до, а после свадьбы, — обосновывала она.

— До, после, какая разница? — думали мы.

Правда, в первой же гостинице передумали: разница, оказывается, все же была. В то время запрещалось заселять неженатых людей в один номер. Запрещалось, к слову, не государством, а беспамятными гостиницами, соблюдающими давно отмененный закон по старинке и грозившими нам полицией, когда в попытке задобрить их, мы протягивали им цветные рупии, с которых улыбался, казалось, все понимающий Ганди.

В общем, в тот раз и в той Индии мы грохотали чемоданами по неровным улицам и мостовым, выискивая менее целомудренные ночлежки, и находя, въезжали в них и засыпали в обнимку под скрежет ржавых напольных вентиляторов. А следующим утром, снова гремя багажом и мелочью в карманах, бежали на автобус и ехали в соседний город смотреть еще один старинный храм и пробовать еще один вид бирияни^[1].

— Все у вас не по-людски! — кричала в трубку мама. — Воду кипятите!

Нам же все нравилось. Нас очаровывала эта, казавшаяся тогда сказочной страна и такое милое экзотическое бродяжничество. Мы ходили босиком по пыльным дорогам, ели жареные бананы, слизывая сахарную пудру с пальцев, высовывали головы из мчащихся поездов, гоняли на скутере, целовались и покуривали и в без того затхлых номерах придорожных хостелов без душевой по цене чашки кофе из Старбакса, куда нас, как мы тогда считали, нелегально заселяли самые отъявленные типы в индустрии. Мы праздновали свободу, ощущали себя удравшими от родителей подростками, рождественскими Кевинами из «Один дома» и даже разбойниками, вроде Бонни и Клайда, уверенными в собственной крутости и в том, что такое больше не повторится.

Так вот, коралловый тюрбан.

На прикроватной тумбочке одного из тех паршивеньких гестов я нашла две книги: Библию и путеводитель. Обе лежали под ночником, бывалые, запыленные, с пушистыми ушками вместо уголков и высунутыми из плотных бумажных тисков усталыми язычками-закладками.

 — Ух ты, смотри, а тут два путеводителя! — с задором доложила я Реми.

Он ухмыльнулся, оценив юмор, а я потянулась к Библии. Нет, шучу. Меня привлек закрученный в мудреный узел ярко-коралловый тюрбан на обложке гида по Индии, местами, правда, выцветший до молочно-кораллового и провалившийся в трещины лакировки. Взяла рыхлый увесистый томик, уселась в кровати и принялась листать. На тонких замусоленных страницах мелькали дорожные карты, красочные фото национальных парков и городских памятников; пахло чужими путешествиями, толстыми бекпеками, биди^[2], пролитым масала-чаем, теплыми ливнями и цветком жасмина, высушенным между бонусными главами о водном спорте, йоге и сафари на верблюдах. Задерживая взгляд на полях, исписанных разномастными многоязычными курсивами, на обведенных когда-то, кем-то адресах бюджетных отелей, расписаниях автобусов, курсирующих по штатам, и названиях недорогих ресторанчиков, думала, сколько же ему, этому счастливчику, потрепанному временем, помятому всевозможными странниками, довелось исколесить и испытать, прежде чем оказаться здесь, под тусклой лампой, в моих руках; представляла, как он не раз оседал в лавках букинистов, был где-нибудь забыт, подобран, подарен, как болтался в сумках, карманах, по земле, воде и в воздухе.

«В разбитом авто, с парой долларов в кармане и страстью к приключениям…» — прочла на обороте короткий абзац о Тони и Морин Вилерах, основателях издательства Lonely Planet, выпустившего гид, которые в 1972-м отправились в бессрочное путешествие через Европу, Азию и Австралию.

Затем зачитала еще раз вслух, для Реми.

В ту ночь, несмотря на усталость, мы не могли уснуть. Один абзац! В тех нескольких строчках нас восхищало все: история невозможно сумасшедших влюбленных, их драндулет, отчаянность, смелость, пара долларов и даже говорящая фамилия «Wheeler»^[3]. В ту ночь мы удивлялись, мечтали и вдыхали едкий запах прокуренных занавесок, камфорного масла и нафталина, которые индийцы используют против тараканов.

— Не-е, — зевнув, подытожила я. — Нам так слабо!

***

После Индии вернулись в Берлин, на родину Реми, в нашу крошечную съемную однушку на окраине неопрятного развязного и, по нашему мнению, именно оттого-то прекрасного Фридрисхайна^[4], стали готовиться к свадьбе. В Кауфхауз купили кольца, наряды. Я себе — за 15 евро платье чуть выше колена, кстати, ярко-кораллового цвета, и белые туфли на платформе, а Реми — клетчатую рубашку, широкие светлые брюки и ботинки из искусственной коричневой кожи. Пошли в салон. Его подстригли. Меня накрутили и необычно накрасили глаза.

— Это не мы, это клоуны какие-то, — глядя в зеркало, тихо сказал Реми.

— Так женихи и невесты вообще никогда на себя не похожи, — успокаивала его я.

На свадьбе, помимо нас, было трое: немецкая тетенька-регистраторша в черной мантии, польская девушка-фотограф, чье объявление мы нашли в Фейсбуке, и пожилая русская женщина — государственная переводчица, полагающаяся мне по закону: по-немецки я тогда не говорила.

Процесс напоминал судебный. Впереди, за дубовым столом стояла регистраторша, тяжело зачитывала из папки. Справа от меня — переводчица, заботливым негромким голосом поверенной вторила говорящей, но по-русски. Слева — Реми, как подельник, крепко сжимал ладонь.

После долгой чуждой речи и перевода, казавшегося отчего-то тоже непостижимым, регистраторша скомандовала надеть друг другу кольца. Мы повиновались. Руки дрожали, щеки краснели. А как на меня тогда посмотрел Реми! Вот именно: как? Не помню! Рядом шумно порывисто дышала переводчица, а при словах (причем ее же собственных): «Объявляю вас мужем и женой», так и вообще разрыдалась. Я хотела было ее утешить, но в тот миг в зал ворвались «The Police»^[5]— громко, через колонки, — и запели: «Every breath you take» (эту песню мы сами заранее выбрали). Регистраторша подняла глаза, с хлопком закрыла папку, будто из оружия стрельнула, и снова приказала: «Целуйтесь!» А затем и еще раз, чтобы девушка-фотограф сделала удачный кадр. Мы вновь подчинились. Нервные, ударяясь носами, хотелось, чтобы скорее все кончилось. Но время, как назло, не двигалось. Стинг все повторял: «I’ll be watching you! I’ll be watching you!», звучащее в этих ведомственных стенах угрозой; девушка-фотограф бесконечно щелкала затвором, а переводчица шла на очередной круг всхлипывания.

— Это хорошо, на свадьбе всегда кто-нибудь плачет, — позже сказала мама.

***

Через два года родился Бруно. Мы жили уже не в однушке, а в трешке и не на окраине неопрятного развязного и прекрасного Фридрисхайна, а далеко за ним, в консервативном, а попросту скучнейшем спальном районе.

Вот, может, тогда все и началось?

Нас стала покидать наша прибабахнутость, наша естественная, беспричинная прибабахнутость. То ли мы взрослели, то ли мы устали, а может, и то и другое. Реми перестал диджеить и нашел «нормальную» работу в офисе. Я возилась с малышом, ходила по дому в тапочках, гуглила рецепты и слушала с Ютюба советы доктора Комаровского. А однажды даже заказала по интернету бирдекели — это такие подставки, чтобы красивые кру́жки не оставляли на столе некрасивые кружки́, и хозяйственную сумку-тележку, похожую на те, с которыми бодрые немецкие пенсионерки совершают рейды на супермаркеты, только намного лучше, «на бесшумных колесах, с легким алюминиевым каркасом и удобным водонепроницаемым клапаном-карманом на липучках» — именно это описание меня подтолкнуло к покупке.

«Квадратиш. Практиш. Гуд.» — читала слоган рекламы шоколадки, стоя в магазине. Читала и понимала: это слоган к нашей теперешней жизни, хорошей, практичной, квадратной.

— Нет! Так не пойдет! — тем же вечером жаловалась Реми. — Не хочу становиться прямоугольной, коробкой, картонкой!

Он молча сидел, пялясь на свою джинсовую коленку, кивал, соглашался, а через минуту заглянул в глаза, хитро так заулыбался и шепнул по-заговорщицки: «Надо сбежать!»

И.

Мы.

Сбежали.

Причем вовремя. Еще до того, как районный киндергартен отправил оповещение о наличии свободного места для Бруно; еще до того, как Реми повысили, и он подписал бессрочный трудовой договор; еще до того, как я пошла на биржу труда и мне подыскали работу «по профилю»; еще до того, как мы взяли ипотеку и стали подсчитывать, сколько там осталось до пенсии.

Сбежали, бросив все, как нерадивые преступники — награбленное, заслышав приближение полицейских сирен; оставили даже коллекцию виниловых пластинок Реми, даже мою новую супер маневренную, непромокаемую авоську на колесиках, в разработке которой без сомнения участвовали величайшие умы планеты: НАСА, или спецслужбы какие; сбежали с билетом в один конец.

Куда?

Разумеется, в Индию, в странную сумасшедшую Индию; в один из тех дурацких прокуренных номеров, в который отныне заселялись законно, благородные; в котором у плинтусов лежали нанафталиненные,накамфоренные улыбающиеся и, кажется, все понимающие тараканы; в котором снова почувствовали себя счастливыми отпетыми Бонни и Клайдом, обдуривших всех вокруг; и в котором по старой традиции уснули в обнимку.

Утром проснулись от поскрипывания — Бруно разрисовывал маркером входную дверь. Мы поглядели на него, на дверь, на все кругом и осознали: никакие мы не Бонни и Клайд, никакие мы не преступники, пусть и с невозмутимостью во взглядах, свойственной ворам. Мы — добрые, по большей части порядочные и весьма женатые; палим разве что костры для барбекю, стреляем разве что сигареты, а в арсенале — одно: двухлетка с фломастером.

В электронный ящик Реми в тот день поступило письмо от работодателя о приостановке удаленного сотрудничества.

— Вы прибабахнутые! — кричала по телефону мама, на этот раз ничего не объясняя.

Денег с уже прошлой работы оставалось на два месяца. Ну, если экономить, на два с половиной.

— Мам, что ты говоришь? Связь плохая! Перезвоню! — делала я вид, что не слышала.

И не перезвонила. В груди сжимало предчувствие катастрофы, в голове: «Господи, что же мы наделали?!»

— Господи, что же мы наделали? — крикнула я и бросилась пересчитывать оставшиеся рупии, в тайне надеясь, что их по какому-то чуду станет больше.

Но цветные бумажки, подчиняясь жестоким законам бытия, оставались неумолимы и неделимы, игриво поблескивали отражением предзакатного солнца и на них улыбался умный и сделавшийся теперь ехидным Ганди.

А Реми не растерялся. Пока я металась, колупая до крови заусеницы на больших пальцах, он смотрел обучающие видео в интернете и вскоре смастерил онлайн-магазин с коллекцией своих треков — тех, что сочинял последние шестнадцать лет. Он же у меня не просто диджей, а еще и композитор! Непризнанный, правда.

— Давай вернемся обратно! — умоляла его я.

— Обратный звонок на сайте — отличная идея! — потирал он руки.

— На билеты у мамы займем!

— Займу высокую позицию в контекстной рекламе и вообще попрет!  

— Первое время перекантуемся у друзей.

— Друзей в фейсбуке попрошу лайкнуть и расшерить страничку, создам блог, — говорил он, таращась в экран.

— А-а-а! — орала я.

— А-а-а когда таблу^[6] освою, запишу новый трек в стиле фьюжн и отправлю на конкурс.

Деньги закончились через два месяца. Интернет-магазин не продавал. Контекстная реклама не работала. Фейсбук молчал. И Реми — тоже. Ведь разговаривать во время игры на табле было сложно. Я жевала листья бетеля, готовила на плитке обеды из риса и чечевицы, водила Бруно на пляж и смиренно ждала конца. Маму только было жаль: что она о нас подумает, как она без нас останется?

В один из вечеров, после пляжа, вернулись с Бруно домой, переступили порог и оцепенели. Полуголый Реми дикарем носился по комнате, смеясь и неистово подбрасывая в воздух что-то вроде бусинок. Из угла орала переносная колонка: «We will, we will rock you!».
«Ну вот, началось, — подумала я. — Он сходит с ума».

Завидев нас, Реми подпрыгнул, подбежал и обеими руками приподнял. Голова его вся была в рисе и чечевице.

— Это же последнее, — недовольно сказала я, вытягивая из его волос бусинки.

— Трек с таблой взял первое место! — воскликнул он. — Денег нам дадут! Протянем еще месяц!

— Еще месяц, — отстраненно повторила я, жамкая между зубами горькие листья. — Еще один, так еще один.

И вот тогда, наверное, все и началось.

Про Реми, таблу и фьюжн написали в музыкальном журнале, каком-то известном, и про самодельный интернет-магазин упомянули. Фейсбук ожил в тот же день. И не просто ожил, а заговорил и залайкал; вскоре и на сайт стали заходить и даже покупать треки. А однажды написал разработчик видео-игр и заказал саундтрек. К тому времени мы уже переехали в маленький домик с видом на джунгли — удивительные, но очень шумные, в которых распевали соловьи, стрекотали цикады, шныряли мангусты и безостановочно стучала топориком по кокосам крохотная соседская бабушка. Прожили там, правда, недолго – решили в новое место уехать.

— Денег хватит на пару месяцев, а потом посмотрим, — снова хитро улыбался Реми.

Так мы улетели в Малайзию, а после — в Тайланд, а после — в Индонезию. Жили на острове, в горах, у моря. И каждый раз на последнее и каждый раз думали: на месяц-два хватит, а дальше: будь что будет!

— У вас ни дома, ни постоянной работы, ни планов на завтра! — твердила по телефону мама.

— Это модно сейчас, — отвечала я ей. — Мы цифровые кочевники!

— Цифровые БОМЖ-и вы! — обзывалась она.

Все следующие восемь лет мы провели в дороге, побывали в двадцати восьми странах, сорока пяти городах и по ощущениям прожили несколько жизней. Реми сочинял музыку, регулярно обновлял сайт и постил на страничке в Фейсбуке. Я водила Бруно на детские площадки и училась готовить местную еду. Бывало паниковала, как тогда, пророчила трагедию, отрывала заусенцы и вновь с тревогой шарила по карманам, откуда падали цветные купюры и монеты, с которых всегда кто-нибудь улыбался: короли, королевы, принцы, революционеры, вожди, памятники, деревья, здания, птицы, цветы и даже насекомые. Стоя на коленях, подсчитывая последние деньги, всегда вспоминала маму и ее: «Вы прибабахнутые!», проваливалась в тоску. Но проходила неделя-другая, и я выздоравливала.

Так с чего же все началось?

Как ни странно, на этот вопрос мы до сих пор не ответили. Но вот недавно в руках у меня снова оказался путеводитель, на этот раз по Японии — новенький, с веткой пунцовой сакуры на блестящей, будто отполированной обложке, предваряющей девять сотен белоснежных идеально заточенных (как все японское) страниц-лезвий. Раскрыла его, прошлась глазами по списку рёкан в Нагасаки, календарю праздников: мелкий шрифт, две колонки, выделенные абзацы. Подумала: прямо как в Библии. А увидев оборот и знакомое: «В разбитом авто, с парой долларов в кармане и страстью к приключениям…», отчего-то расплакалась.

---

^[1] Традиционное индийское блюдо из риса

^[2] Дешевые индийские сигареты-самокрутки

^[3] Англ. wheel означает «колесо» 

^[4] Район Берлина

^[5] Название британской рок-группы

^[6] Парный барабан, основной ударный инструмент в индийской классической музыке

Иллюстрации автора.