За день до прихода весны я побывала в гостях у писательницы и основательницы писательской лаборатории «Другой текст» — Меруерт Алонсо. За окном лежал свежий снег, зима никак не хотела отпускать. Мы сидели в уютной светлой кухне, пили горячий кофе и говорили о том, что так нас волнует – о тексте.
Меруерт, расскажите о своем пути к писательству? Помните ли вы тот самый момент, когда в голове щелкнуло то самое: «Да, я писатель».
Как сложно, Алима! (смеется) Никогда не щелкало. Все-таки, у нас писатель в нынешнее время – это каждый, кто пишет любой текст. Короткий или длинный – неважно. Переписка в WhatsApp даже имеет юридическую силу, как вы знаете. Элементарное сообщение друзьям/подругам и родственникам – ты уже пишешь. В общем, наверное, никогда и всегда. Как-то я в этом междумирье.
Можете ли вы описать ваш процесс работы? Планируете ли вы скелет или вы пишете здесь и сейчас?
Планирую скелет. Здесь и сейчас не работает, если это большой текст. Здесь и сейчас – это для соцсетей. Это какой-то flash fiction, короткая проза буквально объемом до 2000 знаков. Если что-то будет большое, то я всем рекомендую прописывать скелет и пользоваться структурой. Я, например, пользуюсь японской структурой кишотенкецу. Эту структуру применяют в манга, при написании аниме. Она состоит из четырех фаз. Новая книга будет по этой структуре.
Были ли у вас проводники в ваш первый текст? Кем вы вдохновлялись на своем пути?
Мой проводник в текст – это обстоятельство за окном. Я очень хорошо помню свой первый текст, когда в школе, на уроке литературы нас попросили написать о том, как прекрасен наш Казахстан. Я жила в поселке неподалеку от столицы, и его разбирали, чтобы построить Астану. Его сносили, сносили дома, в которых жили мои родственники, мои подруги, мои одноклассники… Я смотрела в окно и просто то, что было жилым еще несколько лет назад – это все стало разбираться. Оно все стало никому ненужным. Тогда у меня родился этот первый текст. Ничего хорошего там не было. Как цветет мой Казахстан, а ты сидишь в верхней одежде, света нет, воды нет. Уроки начинаются после 10-00, когда начинается солнечный световой день. Меня тогда поддержала моя школьная учительница. Она сказала, что текст я сдать не могу, и принять она его не может. Потому что задача у нас была написать о том, как все у нас хорошо. Но она сказала, что ставит мне пять, но на бумаге – другую оценку. Собственно, это была первая поддержка от взрослого человека. Мне было лет 10.
Как вы справляетесь с периодами сниженной продуктивности?
Никак. Я уже большая девочка, понимаете. Я очень хорошо понимаю, что есть периоды, когда пишется. А есть такие, когда совершенно не хочется подходить к тексту. Это никак не зависит от внутреннего состояния. Почему-то многие считают, что в какой-то депрессии или когда какие-то эмоциональные нестабильности, то в этом состоянии им проще высказаться. А кто-то из любви, например. Кто-то влюблен, например, и каждый день у него тексты льются и льются. Потекла Дарья. Мне же надо, чтобы у меня в голове было стабильно, как-то спокойно, чтобы не было этих эмоциональных качелей. Поэтому, если не пишется, если не стабильно и не спокойно, я уже себя за это не ругаю. Но все-таки дисциплина для начинающих должна быть. Я ведь уже не начинающий. Я уже такой старенький. (смеется) Старый солдат. У меня уже скрипит потертое седло. Я себе могу это позволить. Но, конечно, начинающим я всем рекомендую хотя бы страницу в день писать. Прямо через не хочу. Взять этот ступор, взять блок, обнявшись со всем этим пойти дальше. Заставлять себя. Потому что, все-таки, это мышца. Это писательская мышца. Ее надо раскачивать. Я могу не писать неделю, а потом написать за ночь какой-то большой объем. И он придет. Для этого надо все-таки нарастить эту амплитуду мышечную, писательскую.
Скоро ожидается выход вашей новой книги. Расскажите пожалуйста немного о ней? Кто целевая аудитория, какие темы вы затрагиваете?
Аудитория от нуля до бесконечности. У нее нет гендерной привязки, это не женская проза. Вообще, не люблю, когда обозначают прозу: женская, мужская, политическая, не политическая, любовная. В общем, моя книга для всех. Мужчинам тоже будет интересно ее почитать, потому что сюжет закручивается на ленте Мебиуса. По сюжету четыре главных персонажа застряли на этой ленте Мебиуса. У них есть вторые субличности, скажем так. То есть они проживают все разные жизни. Они встретятся, а может и не встретятся. Это проза о нас с вами. Она написана наполовину от лица мужчины, наполовину от лица женщины. Это попытки разобраться кто мы, что мы, для кого мы. Много секса, вопросов, любви, разочарований. Все из чего состоит жизнь.
Когда мы сможем ее увидеть на полках?
Я надеюсь, что этой весной. Весной 2024 года.
Будем ждать!
Спасибо.
Как вы думаете, в чем заключается самая большая сложность для автора, если он решил издать свою книгу?
Принять себя и свой путь. Знаете сложность какая? Это завышенное ожидание от себя. Можно нецензурно? От*баться от себя в первую очередь! Завышенные ожидания к себе, к своему тексту, к реакции окружающих. Потому что хочется сесть, и чтобы из-под пера вышло сразу гениальное что-то. Что-то на века. Чтобы это цитировали, ты умер, а оно все осталось. На полках, в сердцах, в истории литературы. Убрать это ожидание – это самое сложное. Я вообще часто своим студентам в лаборатории «Другого текста» рекомендую написать плохой текст. Прямо целенаправленно сядьте и напишите плохой текст. Нехороший, прямо плохой! Вот что для вас эта грань между хорошим и плохим? Кто судья? Кто мерило, что мерило… Поэтому самое сложное – это ожидание завышенное. Его надо убрать. Это эго – у каждого оно есть. Мы снаружи все бронетранспортеры, а внутри твари дрожащие… Ждущие одобрения, чтобы хвалили, чтобы сказали, что никто так не писал. Это очень сложно писать что-то, как никто. Это возможно, но сложно. Поэтому убрать ожидания от самого себя.
О писательской лаборатории «Другой текст»
Как и когда вы решили открыть писательскую лабораторию «Другой текст»?
В пандемию. Я сидела в Англии в своем саду. Мы на тот момент жили там. Мир сузился до границ сада, калитки. Ты когда остаешься долгое время один на один отрезанный не потому, что тебе хочется сидеть дома, а потому что ты не можешь выйти. Мне захотелось тогда что-то сделать. Как-то объединить, найти какую-то точку опоры. Потому что внешние точки просто посыпались. Не осталось вообще ничего. Ты не знаешь, может мы завтра умрем? Никто не знает, что такое, что происходит. И всё-таки текст– это терапия. Мне хотелось найти такое метафорическое место, где мы все могли бы собраться. Объединиться в каком-то одном доме. Поэтому, собственно, первый курс был по построению дома. Потому что мы все в какой-то момент лишились этого дома и остались заперты наедине с самим собой, с партнерами, с детьми. Такой большой мир, когда обычно можно было уйти кофе попить на улице, встретиться с подругами – он сузился. Я хотела его изнутри расширить. А потом мне поступило предложение в период, когда был «Clubhouse», когда мы все сидели, мечтали о том, как мы все выйдем из дома и что мы будем делать. Все перешли на дистанционку. Мир онлайн/Zoom стартанул. Мне пришло предложение от казахстанского блогера-миллионника написать им курс и отдать его полностью. Он продает курс, как если бы он написал его, а мне предложили гонорар. Мне это привычно, я могу написать коммерческий текст, я в этом все-таки работала. Я тогда спросила: «А дальше, что, как вы собираетесь учить? Я-то вам напишу лекции, а как вы обратную связь собираетесь давать?» То есть условия были такие, что я отдаю полностью написанный материал, получаю разовый гонорар и забываю об авторских правах. Супер, все классно, вы выдадите, выучите этот текст, запишете его на бумаге. Вас никто не увидит, и вам не надо очно встречаться. Никто не знает, что там за камерой по ту сторону микрофона творится. А дальше что? Вот вы пойдете, расскажете первую лекцию, а обратную связь как вы будете давать? А он такой: «А мы про это не подумали, но что-нибудь придумаем». Тогда я думаю, Господи, люди не стесняются. Они берут и вот так делают. А что, так можно было? Можно. Я отказалась, поблагодарила. И сделала для себя.
Тогда у меня крутилась в голове мысль – делаю свое. Понятно, что охват не сравнить с блогером-миллионником. Ну вот.
Все получилось.
Все получилось.
Все-таки, знаете, все книги важны, все книги нужны. Говорят, что чужих детей не бывает. Мне кажется, чужих книг не бывает.
В чем миссия вашей писательской школы?
Писательство – это очень закрытое сообщество. К нему нет доступа, практически. Даже если взять в разрезе Алматы. Кто пишет в журналы глянцевые – это одна такая ячейка и туда очень сложно пробраться. Они друг за друга держатся. Я смотрела долгое время на них со стороны. Туда не проберешься – все свои. Мне очень захотелось создать какое-то место, чтобы сузить дистанцию между «я могу написать» и «попасть из точки А в точку Б». Действительно попасть. Всегда ведь есть какие-то условия, чтобы попасть в закрытое сообщество – напиши две книги, напиши три книги, через знакомства. А можно убрать это? Даже помните, до войны все пишущие мечтали и хотели очень попасть в какие-то толстые литературные журналы в Москве. В «АСТ», «Эксмо», «Альпину», во все эти издательские дома. Я в том числе, я подавалась. У них срок рассмотрения был от полугода до полутора лет без ответа. И ты в подвешенном состоянии ждешь… Мне очень хотелось сократить эту дистанцию, потому что ты за эти полтора года, условные «да» или «нет», ты ничего не можешь делать с этим текстом. А вдруг его здесь у тебя примут, а ты взял и подался куда-то с ним в другое место? Все-таки полтора года для книги – это очень большой срок. Можно перегореть, можно возненавидеть свой текст, можно возненавидеть себя с вопросами: «Почему, почему мне никто не отвечает?»
Сократить эту дистанцию, чтобы у каждого начинающего, продолжающего, старенького, новенького, свеженького была возможность найти где-то опубликоваться вот здесь и сейчас. Не проходить вот эти 9 кругов ада внутреннего самоедства «почему мне никто не отвечает». Это очень сложно так долго ждать. Ты не понимаешь от кого зависит это решение конечное. В итоге, когда спустя полтора года тебе говорят: «Вы знаете, нет. Вы не подходите». Это же как при подаче документов на получение визы. Консульство/посольство имеет право не объяснять причины отказа. Ты, итак, полтора года переживал. Теперь ты еще настолько же можешь уйти в себя, разочаровавшись в своих силах, в книге. У тебя нет еще этого стержня, стержень вырабатывается со временем. Тебе 20 раз могут сказать «нет» и 20 раз сказать «да». На это много времени уходит. Поэтому, миссия вот такая – сократить этот путь. Я пришел, заплатил денежку, получил обратную связь здесь и сейчас и пошел дальше что-то делать. Поэтому у нас и есть сопровождение. Чтобы каждый мог попасть, а не потому, что тебя Боженька в темечко поцеловал. Все-таки, знаете, все книги важны, все книги нужны. Говорят, что чужих детей не бывает. Мне кажется, чужих книг не бывает. Плохие, хорошие, неважно. Человек сам смог, пришел, сделал, написал. Пустите его на полки! Одной больше, одной меньше. У меня вот это в голове было. Сократить дистанцию. Пробраться в эту писательскую элиту. Потому что это отвратительно, когда ты аутсайдер. Это очень болезненно, особенно для начинающих.
О поддержке на курсе
Поддержка – это очень важно. Это не значит, что вас постоянно по головке гладят. Дать вот эту уверенность, поверить в текст. У меня это, наверное, мой плюс. Я верю в каждый текст. Я верю в каждого, кто пришел писать. Потому что я сама начинала так. А в большинстве школ нет этой личной заинтересованности. У меня личная заинтересованность. После каждого курса я с невралгией лежу. Все через себя пропускаю. Мне это все надо. Я же еще потом хожу как игуана следом: «А вы дописали?». Курс уже закончился, а я: «А что мы будем делать дальше? А я вижу так, я вижу сяк. А может мы все-таки…»
У нас мало кто так делает. Я ведь тоже училась в других школах прежде, чем открыть свою. На тот момент три года назад не было ничего. Все какие-то зарубежные, российские, американские школы. Я везде ходила. И я понимала, чего мне не хватает. Не хватало того, чтобы меня хотя бы запомнили по имени, несмотря на количество участников. Чтобы текст твой запомнили. А не так, чтобы каждый раз ты говоришь: «Я вот та, которая писала про то». Какой-то охрененно крутой текст запомнят сразу. Но как я уже сказала, не все приходят сразу с гениальными текстами. Не Боги горшки обжигают. Поэтому учеников у нас мало. Мы берем на поток ограниченное количество человек, мы не резиновые. Чтобы именно запомнить и довести до конца. Не просто так оставил и до свидания. Не помню кто ты, что ты. Поэтому да, личная заинтересованность сыграла роль в том, что к нам приходят, возвращаются и уходят с результатом. Это же самое важное. Потому что цыплят по осени считают. Если бы спустя три года у нас не было бы ни каких-то написанных книг, ни лонгридов, то да, странно мы тогда работаем. У нас есть эти результаты.
Над какими проектами вы работаете сейчас, и что можете рассказать о планах лаборатории на будущее?
Я суеверная. Стоит мне рассказать о своих планах, они не сбываются. Так и запишите. Мика суеверная. Планы у нас расписаны на весь год. Мы нащупали следующее: мы стали связывать текст с телом. На момент записи интервью у нас проходит курс «Анатомия текста». Мы разложили лекции на органы. Мы разложили скелет. Если до этого это была какая-то вводная теория о том, как писать, с чего начать, то здесь мы работаем с блоками. Сделали аудио писательские практики. Может тебе не нужна практика-суппорт – ты можешь не слушать. Но есть те, кто сбивается. Мы это видим по результатам. Ты можешь две недели писать очень хорошо, потом бах и перегореть. Ступор и все. Тогда и включаются писательские практики. Аудио практики по 20 минут – это как писательская медитация. Именно с телесным, с движениями. В «Другом тексте» помимо кураторов и редакторов, есть пул психологов и сексологов в зависимости от направления. Если это эротическая проза, то там, соответственно, сексолог сидит. В команде «Анатомии текста» есть телесный архетипист. Когда есть какой-либо минимальный затор, ты понимаешь, что не можешь слушать или не можешь писать, то тебе со стороны приходит помощь. Получается двойная выгода от курса. В целом письмо – это терапия, а тебе еще дипломированный специалист придет и скажет: «Знаете, дорогая, почему не пишется?». Можно разобрать не только текст, но и себя. Планов у нас много. Следующий будет Набоков.
Теперь, имея столько выпусков позади, как вы думаете, какие методики работают наиболее эффективно для того, чтобы человек записал?
Писательская дисциплина. Доведение до конца в день по чайной ложке. Я уже говорила, что одна страница в день – это 365 страниц в год. Это уже роман, большой текст. Просто по одной странице в день. Больше ничего не работает. Ни талант, ни писать по вдохновению. Это такое гиблое дело. Потому что можно за ночь написать 28 страниц, а потом на полгода замолчать. И? Может лучше в день вот так? Дисциплина. Больше ничего не работает.
Я верю в каждый текст. Я верю в каждого, кто пришел писать.
В чем заключается наибольшая сложность при работе с пишущими людьми?
Обратная связь. Люди не хотят критики, они ее боятся. Подтолкнуть человека вытащить тексты из стола. Вы годами пишете в стол. Вы сюда к нам пришли. У нас есть функция дуэльных комнат, где анонимно можно подать свой текст. Люди даже анонимно боятся подать. А как дальше вы планируете? То есть в стол вы уже писали. Условно, 20–30 лет писали в стол. А можно вытащить из стола? Достать этот текст из ящичка и показать текст. А почему не показывают? Люди жадные до своего: это мое, это мои мысли. Еще у нас очень странно. Большинство не разделяет автора от текста. Это заметно даже по обратной связи с другими учениками: «Это про вас, да? А это у вас не получилось?» То есть как бы, нет! (смеется)
Книга и художественный текст – это бесплатная возможность прожить несколько жизней за один курс. Сегодня ты можешь быть проституткой, завтра лилипутом, послезавтра мэром города, поваром, танцовщицей, балетмейстером… Всем, кем угодно. Это не значит, что это я. Я проститутка, лилипут и прочее. Нет!
Отделение – это сложный процесс. Во-первых, они в свой текст вцепляются, как с писанной торбой годами с ней носятся. Что подумает мама, что подумает папа, что подумают свекор, коллеги. Как я это выложу? А дети у меня подрастут. Подумаешь, ну и хрен с ним! Можно писать так, что представьте, вот завтра вы умрете, и неважно кто будет читать. Напишите от души. Приучайтесь к тому, что вы – это вы, а текст – это текст.
Какой совет вы бы дали начинающим писателям или тем, кто хочет улучшить свое мастерство в письме?
Какой совет. Кто я такая, чтобы советы раздавать. Сесть и писать. Знаете, у нас в прошлое воскресенье был первый Zoom созвон с учениками из нового потока. Это наш 12-тый поток. Человек неделю участвует на курсе и у него вопрос к нам, к кураторам: «Что мне сделать, чтобы начать писать?» Я говорю: «Вы уже сделали. Вы же деньги уже заплатили. Вам их не вернут. Вы уже сделали первый шаг». Может открыть компьютер? Взять листок бумаги. Не ждать понедельника. Пресловутого 1 января. Не ждать. Не бояться плохого текста. Прежде, чем получить чистую воду, нужно открыть кран и подождать, чтобы ржавая прошла. Текст может быть ржавым, кривым, косым. Бывает, открываешь кран, а из него вот так, вот так вовсю в разные стороны (жестикулирует). Черная, коричневая. Спустить воду и не ждать, что сразу выйдет божественная комедия.
Как вы считаете, в каком направлении будет развиваться литературная индустрия в Казахстане в ближайшие годы?
Я думаю, что автофикшн. Автофикшн, родовая тема, деколонизация. Про это стали очень много говорить. Голодомор. И у нас многие поняли, что мы вообще ничего не знаем про предков своих. Стали интересоваться. Даже по запросам, я же вижу по студентам. Они описывают какие-то диалоги с бабушкой. Если раньше это было больше young adult, влюбленности, свои какие-то внутренние переживания, партнерские отношения, мальчик всегда присутствовал. Сейчас – это семья. Людям хочется знать свои корни, найти в себе «казахскость», то, от чего долгое время абстрагировались. Сейчас стало интересно. В себе люди копаются с высоты взрослого возраста. Кто я, что я, хочется про себя рассказать. Знаете, прямо такой бум. Всем есть что про себя рассказать. Я этому дико радуюсь, это хорошо. Наконец-то люди начали про себя что-то рассказывать. А то раньше всегда про кого-то. «Я» выходит на первую линию. Я и моя семья. Все, что я отслеживаю из художки у нас – эротической прозы нет практически. Есть мемуары. Причем стесняются многие писать у нас так. Условно, кому-то 35 и спрашивают: «Могу ли я написать мемуары». Да ради Бога! Хоть некролог, хоть мемуары. Почему нет? Почему надо обязательно ждать 90 лет, лежать на смертном одре и начитывать кому-нибудь в диктофон, что у тебя было в жизни. Это же тоже классная штука – посмотреть в разрезе. Мне 35, смотрите чего я вообще добился. Может ты ничего не добился и это тоже интересно. Обычная жизнь. Вот у меня обычная жизнь. Утром встал, кофе заварил, зерна закончились. Такая мемуарная бытовуха. Я люблю такое читать. Меня это расслабляет. Когда ты не ждешь каких-то взлетов и падений, нет тревожной музыки, что сейчас что-то случится. У японцев большой пласт какой-то бытовой ежедневной прозы. В 5 лет я пошел в садик, бабушка меня провожала, снеговика слепил. Я бы с удовольствием подобное читала.
Как думаете, чего не хватает сейчас для поддержки авторов?
Не хватает денег. Большинство сходит с писательской дистанции, потому что нет какой-то конкретной конечной цели. Когда в конце маячат, это же элементарно – деньги. Не какая-то там слава. А прямо конкретно – допишешь, мы тебе дадим денежку. Потому что писать, не зная куда ты пишешь, для кого ты пишешь, для чего – сложно. И так начинающему автору каждый день приходится себя перебарывать. Может я г*вно, может я пишу г*вно, кому это надо. Мама, бабушка купят. Ты, итак, себя перебарываешь, а еще у тебя впереди нет какой-то цели, финансовой поддержки. У нас не все Джоан Роулинг, которая днем полы мыла, а вечером находила в себе силы писать без гроша в кармане. Возможно есть такие, но я про них не слышала. Деньги — это какие-то гранты, сообщества. Элементарно – запросы от издательского дома. У нас же нет опен-коллов, куда податься? Пройти какие-то конкурсы, отборы. Чтобы опубликовать даже, денег стоит. Найти редактора, корректора. Это все стоит денег и не малых. Потому что цены у нас конские, а зарплаты нет. Писателю приходится чаще всего совмещать основную работу и еще искать инвестора, спонсора на книгу. Все хотят развивать казахстанскую литературу, а развивать где? Какому дьяволу продать душу, чтобы твоим ученикам выдали грант? Кого искать, где искать? Это сложность.
Любимая книга на ночь?
Наверное, «Элементарные частицы» Уэльбека.
