Интересно наблюдать за тем, как расцветает искусство в Казахстане сейчас. Еще интереснее смотреть, как эти проекты делают женщины.
В этом выпуске журнала «Айна» мы говорим о театре и документальном кино. Мне очень хотелось взять интервью у режиссера Саши Шегай. Саша вместе с подругами работают над документальным фильмом, а также инклюзивным театром для людей третьего возраста.
Мы впервые встретились в физической реальности, чтобы поговорить о смыслах и женщинах в творчестве.
Саша, расскажите, с чего всё началось?
У меня случился мой кризис, потому что я очень долго зарывала желание снимать собственные проекты. Мне казалось, что кто-то должен ко мне сверху прийти и сказать — ты можешь, ты имеешь на это право. После очередного экзистенционального кризиса я поговорила со своими подругами. И мы начали делать фильм о театре в Доме престарелых. Решили начать курсы актерского мастерства внутри и посмотреть, как это всё сработает. В итоге два проекта разделились. Получился отдельный инклюзивный театр с актёрами третьего возраста.
Режиссерка Екатерина Дзвоник очень круто занимается инклюзивными методиками — у неё весь принцип строился на том, что она не давала конкретной задачи актерам. Несколько месяцев труппа просто импровизировала. Смотрела, что они умеют, что они не умеют и как. Мы пришли к идее, что это может быть пьеса по мотивам «Маленького принца». Всем актерам и актрисам на тот момент было в среднем от 72 до 86, и из-за того, что среди них были типажные архетипы сказки, им легче было это сыграть и прочувствовать. Ведь у каждого был свой бэкграунд.
Дебют внутри дома престарелых прошел очень хорошо. Потому что вместо того, чтобы работать на результат — все стремились наслаждаться самим процессом.
У актеров было ощущение собственной субъектности, что они важны. Это не просто массовики-затейники, как бывает в больших учреждениях: кто-то там собрал, сказал, стихи все выучили. Нет. Важно было, что они чувствуют, что они умеют делать. Никто не говорил, что они должны это сделать идеально. И они сделали.
Некоторые из декораций для постановки сделал Мади Омаров (84) — художник-самоучка, житель центра социальных услуг “Шаңырак” (Дом престарелых). У него крутая методика коллажа. Он что-то рисует, потом вырезает из журнала, свои фотографии, собирает цветы, и все это приклеивает на свои рисунки. Это реально очень круто. Человек видит по-другому, и мы очень гордились и гордимся, что все это получилось. А ведь когда мы впервые пришли, нам даже жители дома говорили: «С кем вы связываетесь, и текст они не выучат и ничего они не сделают». А вот.
Вы сразу начали снимать?
Да, но в процессе идея сильно поменялась . В итоге документальный фильм крутится вокруг одной главной героини, Веры Григорьевны.
Однажды, Вера Григорьевна сама первая сказала мне, что мы постоянно снимаем только плохие моменты, а надо снимать так, чтобы ей завидовали. Тогда я сказала, что мы можем все придумать, кто нам мешает. Я стала развивать эту идею, прямо ей говорить, вспомните, что вам нравится, что у вас осталось в сердце, и мы можем просто это разыграть, как альтернативный финал фильма.
Сколько вы работаете над проектом?
Третий год.
Вы подняли очень важную тему, о которой мало кто задумывается, будучи молодым, когда будущее еще впереди. Есть ли планы развития театра в других домах престарелых?
Мы очень хотели бы это развивать и в других домах, но сейчас нам бы добить именно этот театр. Этот дебют мы готовили практически год. На свои деньги шили костюмы, декорации и прочее. Сейчас мы ищем финансовую поддержку, чтобы, во-первых, возобновить сами актерские курсы для постояльцев Дома, а во-вторых, сделать дебютный перформанс в городе.
Я поняла, что освобождение от страха старения кроется в том, что люди третьего возраста выходят за пределы традиционных стереотипов о них. В душе каждый из них остается молодым. Нам очень хочется возобновить театр.
Наши актеры разные, живые. Причина, по которой сработала вся концепция этой истории из Дома престарелых – это размышление женщин о женщинах третьего возраста. Согласно традиционным стереотипам, их представляют только, как мам или бабушек, лишая при этом субъектности. Через наш проект мы размышляем и задаемся вопросами о том, кем женщина является в конце пути не относительно своей роли, навязанной ей обществом. Человек всю жизнь живет, может иметь семью или карьеру. Но кем женщина остается в финале, и важно ли это, когда тебе за 80? Я сама себе на этот вопрос пока не смогла ответить. В Доме есть женщины, которые не ищут отражение себя в окружающих. Это их вариант финала.
Меня триггерила и триггерит эта тема. Поэтому я пришла в дом престарелых – найти ответ. Пришла, а там жизнь бьет ключом. У каждого может быть свой путь и выбор. Главное за него не извиняться никогда.
Я стала себя ловить на вопросе, что есть счастливый финал, счастье душевное? Сам внутри начинаешь обесценивать – ведь сыт, не голоден. А человек ведь больше, чем просто покушать и поспать. Именно в Доме престарелых это очень видно. Хорошие бытовые условия, но все равно вот эта маета – она остается. Все равно человеку нужен человек, нужен контакт. Им не нужно, чтобы с ними разговаривали, как с детьми. Им важно чувствовать собственную важность и все еще силу.
Навещаете ли вы ваших актеров и актрис после завершения съемок?
Да. Например, Кайрат, актер из нашего театра, каждый день отправляет открытки в WhatsApp c зайчиками и сердечками. И так два года.
Расскажите, пожалуйста, о себе. Что было до этого проекта?
Я работала журналистом с 15 до 23 лет. Писала в глянец, тогда он только у нас появился. Мне было 15 лет, и я давала какие-то советы любовные. Не читайте женские журналы, возможно, туда писал подросток. (смеется) Помню, как на дискетах носила материал. Потом работала редактором Esquire. Затем поработала чуть-чуть в PR (пиаре). Окончила факультет режиссуры в Париже. И все ждала, что кто-то придет и скажет мне: «Теперь, Саша, ты официальный режиссер, можешь снимать». Я что-то так перепугалась, что стала художником-постановщиком на долгие годы. Каждый год я думала, что еще чуть-чуть поработаю, скоплю денег и начну снимать свое кино. Так продлилось десять лет. Можно десять лет жизни делать не то, что ты хотел всю жизнь. Потом тебя эта идея догонит, у тебя случится кризис, у тебя не будет сбережений. И ты все равно пойдешь делать то, что ты хотел.
Важно понять, что разрешение никто не придет и не даст. Не скажет, Саша, ты такая вот, и денег сразу тоже никто не даст. Снял ты свой фильм, не снял, мир же и без тебя может прожить. Дальше люди живут, занимаются делами важнее, чем мы. Врачи лечат, учителя учат. Поэтому это только от тебя зависит. Иногда я жалею — надо было раньше начать.
А может сейчас идеальное время?
Все может быть. Короче, главное — верить в себя.
Расскажите о своей команде?
Да, вот есть же дурацкий стереотип о женском коллективе, и что с девочками лучше не работать. Но на самом деле, все, кто со мной работал — начиная от продюсеров, операторка — это все мои подружки. Такая авантюра женской дружбы. Все, что сделали и делаем — плод этой женской дружбы, про которую столько говорят.
Сколько вас человек в команде?
Это я, продюсеры Женя Морева и Айман Кульжанова, театральный режиссёр Катя Дзвоник, операторка Лера Ким, художницы/художницы по костюмам Ажар Бимамир, Алия Одинаева, Гоар Игитян. Нам очень сильно помогали люди. Мне кажется, у нас вообще развита горизонтальная помощь друг другу. Между людьми связи прочные.
Что было переломным в развитии этого проекта, после которого началось ускорение?
Первое, это когда мы стали подавать на международные питчинги и форумы. У меня была такая тактика. Сто раз подать — на один попасть.
У меня была уверенность, что вообще никуда не пройдем. Но выяснилось, что в 2023 году из поданных 6-7 программ и питчингов мы везде прошли.
Даже в Ex Oriente — очень престижную лабораторию для документалистов. По большей части она для европейцев. Наш проект они взяли в порядке исключения. Это была точка роста, но через боль. Потому что я оказалась в компании десяти режиссеров, которые снимают третий-пятый фильм. Кто-то снимал и продюсировал для Нетфликса (Netflix). А ты сидишь, и у тебя первый фильм. Понимаешь, что он может быть не идеальный.
Когда оказываешься в компании людей, которые опытнее тебя, ты начинаешь тянуться. Начинаешь чувствовать, что можешь. Спрашиваешь, советуешься, обсуждаешь с другими. Это мне очень помогло, в том числе и с сюжетом.
Была очень большая тема — театр в закрытом пространстве. Две реальности и они параллельны. Как только мы начали снимать, тема стала сужаться. Было понимание, что театр должен отражать реальность, и тут появилась Вера Григорьевна с замечаниями о том, как мы не так снимали ее на камеру. Так Вера Григорьевна стала сорежиссёром.
Через театр она начинает ломать реальность. Она играет. Захочет — фильм так закончится, захочет — по-другому. Тема стала сужаться и для меня. Вскоре я поняла, что хочу чуть-чуть поменять ее, и для меня это была трагедия. Ведь мне казалось, что у опытных документалистов так не случается. Но, с другой стороны, я сейчас рада тому, как оно получается. Кино стало более личным и больше отражает меня.
Это не просто некий театр, а это про то, как ты борешься со страхом, когда тебя не устраивает реальность. В 80 лет у тебя уже нет карьеры, нет детей или они выросли и живут своей жизнью. Родителей уже нет. Что у тебя остаётся? Только то, что твое — воображение и воспоминания. Ты можешь играть и придумывать.
Это меня саму успокоило. Я подумала, что, если я окажусь всё-таки в доме престарелых, я тоже себе что-нибудь придумаю и буду в этом выдуманном мире жить.
Как иметь смелость жить творчеством и делать проекты, от которых захватывает дух у вас и у окружающих?
Когда я начала заниматься документальным кино, я сильно потеряла в финансовом плане. Для меня это был дикий шок сначала. Но я постоянно, по сей день себе напоминаю, что меня никто не заставлял.
Когда я ушла в документальное кино, то написала продюсерам, знакомым, о том, что иногда беру проекты, как художник-постановщик. Я реалистично поняла, что пока я не могу за счет этого фильма жить, ведь он пока не готов и никаких доходов не приносит. Не нужно бояться компромиссов, коммерческие заказы и сторонние менее творческие проекты — они помогают нам платить за свет и тепло.
Творческие проекты не делаются быстро. Я поняла, что у всех всё по-разному. В Инстаграме все выкладывают финальную точку. Все успешные и молодцы. Книги написали, фильмы сняли и всё так легко. Но ты не видишь промежутка, где ты каждые полгода думаешь – зачем это, вообще заберите это всё, я увольняюсь, верните меня обратно.
Это иллюзия, на самом деле всем тяжело и сложно. Я не знаю ни одного человека, кому было бы легко в творчестве. И это нормально.
Этот путь стоит вот этого всего?
На первый взгляд, творчество — это не вещь первой необходимости. Мы не лечим рак. Это тонкие душевные планы, которые становятся важны, когда базовые потребности закрыты. Это эгоистичный, но искренний порыв: если внутри сидит нечто, что требует выхода, значит, оно того стоит. Я хочу надеяться, что стоит, да.
Что делать, если есть идея, куда с ней идти?
Когда идея еще хрупкая, маленькая, ранимая — это сложно. Ты словно душу открываешь. Чтобы люди сразу не демотивировали, надо идти к друзьям. Обсуждать и смотреть на реакцию.
Вот сказать, что идите в институции или подавайте в фонд кино — нет, не скажу. Но главное, хотя бы начать обсуждать с кем-то. С подругами, с мамой, с мужем. Идея придет и будет копиться, до какого-то роста накопится и сама найдет путь.
Часто люди остаются со своими идеями и дальше не идут, потому что боятся, что кто-то украдет ее. В итоге ничего не делают.
Я сильно поменяла свою точку зрения по этому поводу. В первые полтора года вообще никому не говорила. Я скрывалась, никому трейлеры не показывала. Но после того, как стала ездить на питчинги и смотреть много трейлеров документальных фильмов, я поняла, что история оригинальной идеи, которая еще не снята — это иллюзия. Уже все снято.
Нужно наоборот, обсуждать и смотреть на реакцию. Например, собрались бы 7 писателей, и нон-стоп обсуждали бы идеи друг друга. Мне кажется, что это западная какая-то штука, что ты постоянно обсуждаешь работы друг друга. Ты начинаешь слышать конструктивные вещи. Это тоже классный навык.
Но я сначала болезненно воспринимала все. Любой взгляд, любой комментарий. Потом подумала, а что такого. Перестать сомневаться в себе и в проекте — это тоже навык.
Что этот проект принес лично вам на внутреннем уровне вашего мироощущения?
Для меня это терапевтический опыт. Я борюсь с собственным страхом старения. Для меня важно найти ответ на вопрос — что с тобой останется в конце и будет ли это важно тогда.
Когда ожидается премьера вашего фильма?
Минимум год у нас уйдет на монтаж. Мы очень много снимали. Так бывает, когда ты ищешь героя и подходы. Интересно, что сначала все хотят быть лучше перед тобой и камерой, показывать только свои хорошие стороны. Там нужно время. Потому что это живой проект.
