Недавно состоялся книжный дебют казахстанской писательницы Алтынай Султан. Ее первый роман «Отслойка» вышел в издательстве Альпина.Проза. В июне состоялась презентация книги, на которой мы побывали. А после встретились, чтобы узнать больше об Алтынай Султан и ее творчестве.
Расскажите, пожалуйста, как долго вы вынашивали идею книги «Отслойка», и сколько времени ушло на реализацию вашей задумки?
Я думаю, что общее время от задумки до финальной точки с моей стороны – около двух лет. Период написания книги занял шесть месяцев. Далее была работа с издательством около полугода.
В какой момент Вы решили, что это будет книга?
Я очень люблю театр и больше люблю его читать. Античные греческие трагикомедии, трагедии. Мне нравится то, что они очень строгие по своему устройству. В них есть несколько правил: одно место, одно действие и маленькое количество персонажей. А роддом – это идеальная площадка для создания именно такого сюжета. Мы находимсятам короткий период времени, есть одно действие – это родить этого ребенка, сохранить ему жизнь. И третье – маленькое количество персонажей.
Я долгое время думала, что это будет пьеса. Даже когда я покидала роддом, я все еще была уверена, что напишу пьесу. Но то, что это будет романом, я поняла где-то через год, когда я села его писать, ковырять идеи так и так.
А вы делали заметки в роддоме? Или вы все запомнили?
Да, да. Началось вообще все с того, что я очень открытый человек. Мне важно пытаться прожить то, что происходит со мной вместе с коммьюнити. Но мне не нужно, чтобы эти люди мне советовали или как-то отвечали. Мне нужно просто эту информацию из себя выплеснуть, и мне уже от этого становится намного легче. Когда у меня случилась отслойка, я приехала в роддом и так далее (а я не из людей, которые верят в суеверия). Поэтому я очень спокойно и открыто начала рассказывать в соцсетях, что, прикиньте, ребята, все было нормально, а тут нет.
Первая история, которую я запостила в тот день, была из реанимации, когда меня только отпустили с кесарево (прим. операция кесарево сечение). И там было что-то вроде: «Мое утро началось не с кофе».
С того момента я начала рассказывать свою историю в Instagram и увидела отклики. Помимо того, что все просто переживали, боялись за меня, за ребенка, было очень много женщин, которые начали мне рассказывать, что, вы знаете, у меня тоже произошла отслойка, у меня было вот так. И я с этим справилась так и так.
Пока я там была, это мне ужасно помогло, что женщины со мной этим делятся. И я знаю, что для женщины рассказать о чем-то таком – это на самом деле страшно. Особенно рассказать о том, что что-то пошло не так.Потому что мы живем в обществе, где с тобой все должно быть так: идеальное тело, прекрасная матка, хороший цикл, здоровые счастливые дети, реки молока. А вот открыться и сказать то, что, вы знаете, у меня были такие разрывы, что я потом полгода не могла сидеть. Я знаю, чего женщине стоит в этом признаться. Потому что она привыкла для всех быть сильной, классной, у нее все прекрасно. Это когда пошла, чихнула, родила и все замечательно.
Было круто разрушить этот миф. Я поняла это по своим сториз, по количеству откликов. Мне начали писать люди, которые на меня подписаны. У меня есть какая-то категория странных подписчиков, которые просто так меня фолловят. Я их не знаю, и они меня не знают вроде бы. И они тоже стали мне писать.
Потом на меня стали подписываться еще другие женщины, которым, видимо, про меня рассказали. Незнакомые люди стали делиться со мной историями. Тогда я подумала, что об этом нужно написать и рассказать.
Потому что, наверное, женщинам нужно это пространство, где они смогут высказаться. Пусть они не скажут это от себя, зато я буду их голосом.
Использовали ли вы структуру при написании романа?
У меня была одна схема, которая родилась в самом начале. Я хотела написать роман, который будет разделяться на 7 дней. Потому что, в принципе, я достаточно верующий человек.
В прошлом я вообще была такой, прямо можно сказать, почти ярой христианкой, католичкой. Какая-то такая вот структура мне казалась достаточно логичной. Как в Ветхом Завете, где Господь создал мир за 7 дней.
Точно так же мне показалось очень забавным, что в роддоме я тоже провела 7 дней. За эти 7 дней я узнала и новую жизнь, и очень многое о Казахстане, и о себе, как о матери и женщине тоже. Поэтому моя схема была только про 7 глав, которые будут делиться именно по дням.
Если посмотреть на разделение писателей на писателей-садоводов, которые кидают семечко в землю и смотрят, что там из этого вырастет, и писателей-архитекторов, которые заранее все выстраивают, то я скорее что-то ближе к садоводам. Я люблю бросать семечко и смотреть как оно растет. Но в моем романе схема была с самого начала.Поэтому это сильно облегчило мне работу, надо сказать.
Это ваша первая книга?
Нет, это не первая книга.
Я написала детскую сказку в 2020 году, потому что я очень много лет пыталась что-то написать, но ничего никогда не выходило. Мне не хватало дисциплины, мне не хватало мотивации, очень много чего мне не хватало. Главное, мне не хватало понимания, зачем я вообще все это делаю.
Поэтому я написала сказку. Я выбрала этот жанр, чтобы закончить хоть что-то в этой жизни. И вот я закончила этот злосчастный текст. Он такой малюсенький, крохотный.
Но когда я это сделала, я поняла, что я могу дописать что-то. Это было очень для меня важно. Далее я села писать фэнтези. Взрослое фэнтези. И это был провал во всех отношениях. Это было совершенно ужасное произведение, где было очень много вопросов к логике моего мира, к логике моих персонажей, особенно главного персонажа.
Там вообще, если честно, все было достаточно печально, кроме слога. Единственное, что отмечали редакторы и люди, которым я показывала, это то, что слог в принципе ничего, но остальное как бы не очень. Именно с этим фэнтези я подавала в первый раз на питчинги. А там мне сказали, что, грубо говоря, текст плохой. Они, конечно, выразились иными словами, но смысл был примерно такой. Причем мне это сказала моя нынешняя литагентка, когда я к ней пришла и все ей показала. И она такая: «Ну ты, наверное, очень хороший человек, и у тебя, я верю, много талантов. Но ты не писатель. Бросай ты это дело, оно того не стоит».
В этот момент у меня уже была в зародыше идея «Отслойки».
Я все-таки закончила фэнтези. Это был очень большой текст, около 500 страниц. Потом я его порезала до 400. Пришла и мне сказали, что нет.
Тогда я выплюнула в самом конце нашего разговора с моей будущей литагенткой, что у меня еще есть другаяидея. Ей стало интересно. Какое-то время я над ней работала, потом вот пришла на питчинги, и там мне уже сказали, что да, это классно.
А сказка опубликована?
Да, она опубликована. У меня была цель – увидеть физический результат того, что я сижу перед компьютером и что-то там как бы копаюсь. Поэтому я ее дописала, перевела на казахский язык. Нашла иллюстраторку, которая мне сделала классные иллюстрации к тексту. Сдала в типографию. Получила печатные книжки, которые до сих пор у меня лежат мертвым грузом. У меня с самиздатом болезненный опыт, потому что я поняла, что вот все классно до того момента, пока эта книга не вышла к тебе из печати, что потом ты ходишь, как коммивояжёр: «Книгу купить не желаете?» Вот эта вот история ужасная, если честно. Даже на Flip.kz продавались. А потом, уже не было ни сил, ни желания этим заниматься.
Расскажите о себе, как и когда вы решили стать писателем, и что было до этого дня?
Наверное, человеком, который рассказывает истории, я была не всегда, но большую часть своей жизни. Где-то лет в 12 я начала какую-то пробу пера. В основном были стихи про несчастную любовь, всякая такая чепуха. Но уже в тот момент я чувствовала, что у меня есть очень большое желание генерировать идеи, и эти идеи нести в мир.
Первая моя попытка прийти в мир сторителлинга была через анимацию. Я очень долгое время мечтала быть аниматором, рисовать мультики, и я даже училась на аниматора во Франции. В тот момент, когда я там училась, я поняла, что мультики я люблю смотреть, но не рисовать. Во-первых, я, как оказалось, абсолютно лишена таланта вообще к этому делу, мне не хватает совершенно никакой усидчивости для рисования. Я год проучилась и забросила это дело, но при этом у меня всегда была очень большая любовь к литературе.
Я очень полюбила читать где-то в возрасте 15 лет, хотя родители пытались привить любовь к литературе лет так с 7-8, но выходило не очень. Потому что в основном этим занимался мой папа. А у нас с ним до сих пор просто не совпадают вкусы в литературе. Но он вдалбливал в меня все эти книги, которые он читал, когда был юным, и это как-то не очень совпадало. И я думала, что читать – это самое ужасное занятие на свете, потому что мне приходилось читать, пересказывать. Он обязательно контролировал и мне нельзя было там выдумать что-то, потому что все эти книги он сам ранее прочитал.
По поводу работы – у меня не было такой прямо карьеры или еще что-то. Я пыталась работать: варить кофе, работать ассистенткой в компании, быть SMM-щицей, копирайтером, и это все всегда было не совсем то. Но при этом во мне жило ощущение, что, наверное, я все-таки писатель. Я всегда чувствовала, что какая-то предрасположенность к письму у меня есть. Еще очень сильно эту идею во мне растили родители, особенно папа.
Как вы искали литературного агента и расскажите подробнее про упомянутый питчинг?
Питчингов много в писательском мире, и все они преследуют разные цели. Конкретно тот, который проходила я,был питчингом по поиску издательства. Питчинг был организован бюро «Литагенты существуют». Они занимаются хантингом писателей, и они – то драгоценное связующее звено между писателями и издательствами. Они устраивают питчинги, как правило, раз в триместр. Вы можете прийти с дописанным романом, с идеей романа, с ни одной написанной строчкой или с какой-то частью написанного текста, в зависимости от того, на каком этапе вас распределяют по группам. Там будет жюри. Это могут быть редакторы, критики или представители издательства. Когда проходила я, там были литагенты, собственно, моя литагентка – будущая и нынешняя, крупное российское издательство, еще какое-то издательство и еще несколько человек, которых я не помню. Потому что я была в дичайшем стрессе, страхе и ужасе от того, что происходит. Я за пять минут рассказала про свой роман. Тогда уже, например, крупное российское издательство сказало, что им текст понравился, они его хотят и будут ждать, пока я его допишу. Тогда я встретила Уну, которая сказала, что идея пушка-бомба, причем мы с ней уже до этого встречались, как раз таки, когда я к ней приходила с идеей своего фэнтези. Это когда она сказала, что все не очень.
А в этот раз – вот это классно, хочу именно тебя как писательницу в свой портфель. У всех литагентов в бюро есть свой портфель из разных авторов, и Уна взяла меня тогда, хотя я была одним из первых авторов в ее портфеле, кто не пишет фэнтези.
Все это было физически или онлайн?
Нет-нет, это все только онлайн. Например, с Уной мы работаем уже год или чуть больше, но мы с ней ни разу не встречались.
Какой самый главный совет вы можете дать тем, кто никак не решится написать или дописать свою книгу?
Наверное, самая важная – это причина.
Писатель должен понимать зачем он пишет конкретно какой-то текст, и это должна быть очень ощутимая физическая цель. Это не должно быть что-то вроде: «Я хочу изменить мир к лучшему», «я хочу победить зло», «я хочу спасти всех бездомных котят». Нет, это должна быть очень конкретная цель, допустим: «Я хочу знать, что я могу сесть и написать роман», «я хочу написать книгу, чтобы посвятить ее своей маме», «я хочу написать книгу, чтобы мои дети ее прочитали, когда вырастут», «я хочу, чтобы мою книгу изучали в университете». Конкретная цель. И когда у вас есть это ощущаемое «зачем», то во время написания романа вы и проверите, вам это зачем на самом деле для чего-то нужно или нет. А вот эта потребность писать, писатель не может не писать, мне кажется – это чепуха, если честно. Сколько я общаюсь с писателями… Нет.
Цель и дисциплина. Тоже очень-очень важная вещь.
Какие у вас планы на будущее? Есть ли уже задумка для следующей книги?
Да, задумка для следующего романа есть. Она пока варится в моей голове. Рабочее название романа «Молодая луна», которое, если честно, я бы оставила, но тут зависит, как пойдет и что дальше будет с романом.
Вообще, помимо писательской деятельности, я себя также вижу в преподавании, и мое образование сильно к этому предрасполагает.
Поэтому на ближайшие несколько лет моя цель – получить степь магистра по филологии и продолжать писать романы. И, наверное, одна из больших сильно больших целей в долгосрочной перспективе лет на пять – это написать роман на французском.
Как долго вы искали издателя и хотите ли вы в будущем издаваться в казахстанских издательствах?
Издателя мы искали три дня. Мы разослали в разные издательства, получили ответ от Альпины на третий день после того, как отправили им синопсис. Несмотря на то, что у меня была мечта издаваться в другом издательстве– я очень хотела попасть в Поляндрию. Это была большая-большая мечта-мечта – быть авторкой Поляндрия NoAge/Есть смысл. И Поляндрия тоже ответили. Они сказали, что им текст нравится, и они бы нас взяли. Но на тот момент я уже согласилась работать с Альпиной (Альпина.Проза).
Когда моя литагентка сказала, что мы будем подаваться в Альпину, у меня был вопрос зачем? Лишний раз меня травмировать отказом. Потому что Альпина не возьмет мой текст, это было ясно как день. Но они меня взяли. Причем моя литагентка верила в то, что возьмут.
С казахстанскими издательствами вопрос сложный. Нет, я не планирую и не хочу работать с казахстанскими издательствами. Потому что у меня был опыт попыток. Я была готова пойти на все их условия. Что я сама все оплачу, что я буду сама ее продвигать. Просто ради бога, возьмите меня.
Именно эту книгу?
Да, именно эту книгу. А в ответ, вообще, просто гробовая тишина.
Потом, когда у меня появилась литагентка, конечно, история была другая. С того времени мне оставалось только писать. Всем остальным занималась и занимается она.
С казахстанскими издательствами ничего не выгорело. Надо сказать, что в казахстанских издательствах, и я могу судить об этом по качеству текстов казахстанских авторов, – слабые команды. Когда я читаю текст казахстанского писателя, к сожалению, у меня возникает очень много вопросов именно к редактору. Писатель может не писать потрясающе классно, у него может не быть какого-то супертекста. Но есть работа, которую выполняет писатель, и есть та, которую выполняет издательство. И вот как раз таки эта сторона издательства в казахстанских книгах казахстанских авторов часто страдает. Я вижу конкретно, что вот здесь редактор, он либо вообще не работал, либо работал непонятно вообще каким образом.
За это очень обидно, потому что я вижу, что это отношение в целом ко всему этому большому миру. И это грустно. Это та история, где все там вывешивают флаги и такие, мы все за Казахстан и так далее. Вот я не вижу в этом никакого патриотизма. Я бы видела его в том, что если бы они сказали, что они будут спонсировать издательства, будут давать сильных специалистов или их взращивать и дадут зеленый свет нашим писателям. Потому что нам нужен большой фонд нашей хорошей, качественной казахстанской современной литературы. А вот наши издательства этой целью не задаются.
Это не какая-то претензия к ним. Я понимаю то, что они делают бизнес. И это очень тяжелый бизнес. Там очень-очень много ситуаций, где «пан или пропал». И это скорее пропал чаще всего, чем пан. Я сейчас даже не говорю про отношение к автору и каких-то роялтис.
Конечно, ты не идешь в писатели, если ты хочешь зарабатывать деньги. Нужно финансистом лучше стать илибухгалтером, если ты хочешь зарабатывать. Но все равно, казахстанские издательства, они даже если вас издают… Писателям не нужно много, но, например, сказать, что мы тебе 400 тысяч тенге авансом заплатим.
Хотя бы что-то. Просто чтобы он знал, что раз в месяц ему будет 5 000 тенге на Kaspi приходить, и писатель будет знать, что это его денежки, которые он сам заработал. Даже этого нет. Поэтому с казахстанскими издательствами у меня желания, если честно, работать нет.
Если не секрет, какая схема выплат у российских издательств? Они дают первоначальные авансы или нет?
А здесь очень сильно все зависит от издательства. Конкретно условия своего контракта я разглашать не могу. Но я знаю, что есть издательства, которые платят аванс. И этот аванс может быть разным. Это может быть 5000 рублей, это может быть 100 тысяч рублей, в зависимости от того, какой вы автор и какой у вас текст. Роялтис, как правило, есть всегда у всех авторов. И они идут с первого же экземпляра.
Потому что есть, например, казахстанские издательства, которые требуют продать какое-то количество экземпляров, где только после вы начинаете получать какие-то роялтис. И эти моменты нельзя оспаривать в договоре, что на самом деле очень печально. В российских издательствах роялтис бывают разные.
Теперь, когда вы издали книгу, спрашивают ли вас о том, произошло ли всё точно-точно на самом деле в жизни?
Да, об этом спрашивают. И это одна из самых больших претензий к моей книге. То, что так не бывает. Потому что, роды – история, которая случается с большинством женщин. И каждая история родов уникальна. Допустим, у женщины был один опыт родов, у неё всё прошло совершенно по-другому. Затем она приходит в комментарии под постом в Telegram, и она говорит, что такого не бывает, вот у меня было вот так, и по-другому оно быть не может.
Меня очень радует, когда женщины приходят и говорят: в роддоме всё вообще не так, там вообще нормальные врачи, там вообще всё прекрасно, вот я приехала, меня там радушно встретили, всё прошло легко, схватки были не больные, команда была профессиональная, всё было супер. И я страшно рада, когда я вижу такие комментарии, потому что я думаю, боже, сохранил тебя Господь, просто-напросто уберёг от того, что могло бы быть.
Иногда, когда незнакомые люди узнают, что это на самом деле моя история, то им чаще всего становится немножко дискомфортно, особенно если они в этот момент находятся рядом.
Это классно, это смело. Какая была самая большая сложность при написании этой книги?
Самая большая – сюжет.
Мне было ужасно трудно сделать так, чтобы этот роман был интересным и чтобы его хотелось читать дальше, потому что изначально у меня была вот эта история меня, но она заканчивается буквально в первой главе и в принципе вот этого огромного какого-то саспенса здесь нет. А что дальше? Потом это был какая-то антология из всех этих историй, которые были между собой не связаны.
Я помню, что пока я писала этот роман, моя литагентка читала драфты и она постоянно мне говорила, что нет сюжета, куда ты вообще движешься, ты никуда не движешься, зачем здесь диалог, зачем здесь эта комната, зачем здесь вообще все, потому что мы никуда не движемся, мы просто тонем в чем-то.
Эта работа с сюжетом была для меня очень сложной, потому что я в принципе не писатель-сюжетник. И я, наверное, больше читаю литературу, которая завязана на слоге, на каком-то сеттинге, на атмосфере, чем на голом сюжете. И вот это было очень-очень тяжело. Эмоционально, если честно, было трудно. Пока я писала этот текст, я разговаривала с женщинами, с роженицами, с мамами. Это понимание, что она через это прошла и сейчас сидит передо мной, пьет вино или кофе и рассказывает, что это на самом деле было.
Особенно трудно было, когда я переносила все истории в текст. Для этого мне приходилось переживать этиситуации, а иначе оно не работает. Эта фальшь, когда ты захотел что-то выдумать и добавить какого-то лишнего горя, какой-то лишней боли, – оно, как правило, ощущается. Здесь мне было трудно не утонуть во всем этом, и сложно было вернуться в себя ту.
Когда я писала этот роман, к тому времени я уже работала с психотерапевтом. Смогла какие-то для себя моменты решить, потому что я долгое время жила в состоянии вины, что я сделала все не так, что моя дочь родилась раньше срока, что все это случилось, и это было очень отравляющее, едкое чувство. И возвращаться в ту Алтынай, которая была там в роддоме, ту, которая ничего не понимает, что происходит, когда что-то говорят, а ты просто соглашаешься, потому что тебе страшно переспросить. Потому что тебе страшно, что если сейчас ты не сделаешь ровно так, как она сказала, то все пойдет прахом, и ты умрешь, и ребенок умрет, и вообще мир там весь схлопнется. Вернуться в то состояние было очень тяжело, вернуться туда, написать и вернуться обратно в состояние, когда уже все позади. Это было сложно.
Спасибо, вы поделились. Как изменилась ваша жизнь после издания книги?
Сильно. Сильно и в лучшую сторону.
Во-первых, я наконец-то поняла, что я что-то могу, что я шла в нужном направлении. Поняла то, что я делала до этого, – оно было верным. Потому что все равно, прийти к чему-то и смочь что-то наконец-таки сделать, когда тебе 30, – это не то же самое, когда ты совсем юный.
Многие люди в моем окружении, да и я сама постоянно спрашивала: «Почему я вообще живу? Я какой-то странный биомусор, который в принципе ничего не производит, а только ходит и потребляет, обычный коптитель неба». Когда я наконец-таки ко всему этому пришла, когда я его (прим. роман) издала, когда я увидела его физически в своих руках, когда прошла презентация… Конечно, что-то во мне сильно изменилось.
Во-первых, я поняла наконец, что я могу. Это больно, сложно и долго, но я могу, тем не менее. Я знаю, как это ужасно тяжело, когда ты один с этим текстом, и тебе кажется, что никому в мире не нужна твоя книга, даже если у меня была большая поддержка от родителей. Но это другое.
Сейчас у меня есть какое-то большое-большое желание помочь начинающим авторам. Потому что я теперь знаю весь этот путь.
